Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца - Вернер Линдеманн

* * *

Первые крики вокруг скворечников: синица против полевого воробья. Письменный стол, прощай! Теперь меня тянет в сад, надо копать и сеять.

Тимм въезжает во двор. Еще до того, как остановиться, он спрашивает:

«Не хочешь ли по-быстрому съездить в город, в ремесленную палату, по поводу моей квалификации мастера?» От радости я прыгаю, как козел. Так быстро я ещё никогда не запрыгивал в машину. Мы едем в Шверин. Мальчик мечтает о мастерской, и о том, что он хотел бы сделать: мебель, игрушки.

«Быстрое решение, кто тебя на это надоумил?»

«Никто».

«Значит, будешь столяром».

«Ведь ты поможешь мне?»

После беседы с ворчливой секретаршей – она как раз хотела закрыть дверь конторы – мы становимся умнее: пять лет работы у мастера-наставника, учебные курсы, училище.

Тимм: «Начну сразу после армии».

Оптимистичная липа. Вдоль всего ствола пускает побеги, даже там, где падает её собственная тень. Деревья растут, не спрашивая зачем.

Несколько дней Тимм собирает камни с пашни. В мастерской, как это иногда бывает, работы нет. Он относится к этому занятию спокойно; сегодня даже с радостью: два камня – глоток из бутылки.

Похвала председателя: «Ваш сын – трудолюбивый парень, иногда, правда, упрямый, как бычок, которого загоняют в новый хлев». На мой вопрос, почему столяр должен собирать камни, председатель отвечает, пожимая плечами: «Сезонная работа; тут все должны помогать; в сельском хозяйстве иначе не бывает». По-научному ли это?

Шероховатыми штрихами дождь прочесывает шкуру луга. Цветки лютика поблёскивают, как золотые пуговки.

Берёза перед домом должна отдать несколько веток: букет к 1 Мая в прихожей – дело привычки, унаследовано от отца.

Тимм сидит в своей комнате, слушает радио.

«Не пойдёшь на демонстрацию?»

«Я не принимаю участие в демонстрациях за десять марок».

Моё вопрошающее выражение лица. Его ответ:

«Получает каждый, кто приходит. Более того, на трибуне стоят люди, которых я совсем не знаю. Почему я должен приветствовать их с ликованием? Почему они не идут в начале шествия? Так делает даже Первый секретарь французов».

Я приглашаю его на пиво в деревенский трактир.

Из деревни доносится маршевая музыка. Мы попадаем в самый разгар небольшого шествия от одного края деревни до другого.

«Ты видишь, я тоже участвую в демонстрации», – говорит мой сын.

«Но здесь это забава».

Мой сын пьёт свое пиво, я наслаждаюсь кофе. Тимм думает вслух:

«Чем могут заниматься сейчас мои приятели?»

Ловлю себя на мысли: теперь ты, наверно, злишься, что не поехал.

Градус вокруг нас начинает подниматься, за соседними столами начали рассуждать, что для некоторых людей 1 мая не красный, а синий.

Тимм выражается так: «Они уже хватили лишку».

И так: «Этот уже точно пьян в стельку».

Лозунги есть даже в нашей маленькой общине. Я спрашиваю себя: что было бы написано на транспарантах, если бы каждый смог сформулировать свою собственную мысль? Кто читает лозунги? Кто оплачивает их?

Перед памятником павшим воинам можно прочитать: САЛЮТ СТРОИТЕЛЯМ СОЦИАЛИЗМА.

Кто кого здесь приветствует?

Нет такого старого жеребца, который ни разу не заржал бы в мае. Я вижу молодую девушку с длинными, чёрными волосами; пылкий взгляд; фигура, как у настоящей танцовщицы. Она, должно быть, нездешняя, во всяком случае, не из деревни.

Я стою как вкопанный, пристально смотрю. Тимм толкает меня вперёд: «Эй, я здесь». Луна играет в прятки. Ветер снует за ней, от облака к облаку.

Вечером по телевизору «Актуальная камера». Больше сорока минут показывают шествия демонстраций, трибуны и лица ведущих политиков. Не замечают ли ответственные лица, что они надоедают народу такими передачами?

В лесу нарубили бревен для овечьего загона.

На улице молодой человек с плеером. Это устройство позволяет ещё больше эмигрировать в себя. Удивительно, сколько изобретательности проявил человек, чтобы действовать против своей природы.

Весна – всё вытягивается, всё расправляется, всё набирает цвет. Деревья и кустарники поют. Птицы заняты постройкой гнёзд, насиживанием. На полях шум машин, которые сеют, ухаживают за посеянным, удобряют. Вода в золлях[39] приходит в движение от лягушачьих лапок, голубое небо пробуждается от трещащего щёлканья клюва аиста.

И каждый из нас оказывается внутри процесса обновления и преобразования. Починить забор, побелить стены дома, сжечь сухую траву. Г. сеет семена цветов на только что вскопанных клумбах. Тимм моет велосипед. Нашу работу сопровождает громкая музыка. У всех на лицах солнце.

В живой изгороди бузины крики чёрного дрозда: тикс-тикс-тактак-так. Я выбираюсь из шезлонга и прокрадываюсь к кустам, которые полные достоинства носят платье из молоденькой листвы.

Осторожно раздвигаю ветви. Недалеко от подрезанного вишнёвого дерева с размалеванным кончиком хвоста – Мулли. Натянутая, как тетива лука, она присела среди гущи зеленой крапивы и глазеет на крону дерева. Я наклоняюсь за камнем, бросаю и ругаюсь. Тимм наблюдает за мной и кричит: «Ты хочешь отучить кошку быть кошкой?»

Мои глупые овцы. Весь день я уплотнял решетчатый забор. Несмотря на это, ягнята снова бегают снаружи по высокой траве. Мои умные овцы.

Тимм возвращается из города, открывает, усмехаясь, пластмассовый пакет и выпускает молоденькую чёрную кошку.