Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - Лукреция Борджиа

Ваше Преосвященство, Вас не было в Риме, а потому следует рассказать о потрясении, которое пережил Ватикан и многие кардиналы и священнослужители в это время. Перед своим отъездом в армию папа Александр вдруг объявил, что оставляет управлять Церковью и Римом меня, Лукрецию Борджиа! В моем распоряжении не было папской печати, это исключено, поскольку я не духовное лицо, но разбирать все светские дела Церкви, проводить совещания, вскрывать почту, рассматривать прошения и прочее я обязана.

Мне помогал кардинал Лиссабонский, которому я благодарна сверх меры.

Пришлось переселиться в Латеранский дворец в покои отца. Женщина в покоях папы! Это был невиданный скандал, но поскольку он не был скабрезным, гадости говорить не стали. Римлянам все равно, кто занимается делами вместо папы, а просители и посетители даже остались довольны.

Позже я поняла, что не столь уж большой была необходимость отправляться в Лацио лично, просто отец хотел продемонстрировать представителям Феррары, что его дочь умеет заниматься делами. Я о послах даже забыла – столько навалилось дел, к тому же за моей латынью множество глаз следили жестче, чем мои учителя и донна Адриана; за каждым моим шагом, словом, взглядом наблюдали и без послов, все оценивали и ко всему придирались. Но никаких крупных промахов не случилось, управлять Церковью, пусть и не вполне, оказалось трудно, но с божьей помощью возможно.

Когда вернулся отец, я вспомнила о предстоящем браке, но оказалось, что ничего не решено, Альфонсо д’Эсте упорно не желал связывать себя узами брака со мной, каково бы ни было вознаграждение. Феррара увеличивала и увеличивала требования. Отец понимал и объяснял мне, что это влияние многочисленных родственников герцога, которые все в стане врагов папы, в том числе старался император Максимилиан, женатый на Бьянке Сфорца.

Снова торги, и снова я разменная монета или пешка в большой политической игре. Чувствуя, что попадаю в новый водоворот, я потребовала от отца, чтобы он отправил герцогу Феррары наши окончательные предложения, выше которых не будет уже ничего, иначе я сама откажусь от этого брака, сколь бы желанным он ни был! Лучше не иметь мужа совсем, чем иметь выторгованного такими усилиями.

Не знаю, сказал ли это отец, отправляя наши условия, но я сама сказала послу герцога, что больше не желаю торговаться, считая это ниже своего достоинства. Если я не подхожу его семье ни по своим человеческим качествам, ни по состоянию, то герцогу следует поискать другую жену, а мне другого мужа, я сделала все что смогла.

Это было ужасное время, я уже решила попросить отца отдать Сполето моему сыну, а мне поручить регентство и управление городом в качестве губернатора, как уже бывало раньше. Я могла бы жить там со своим сыном безо всяких мужей!

Герцог объяснял родственникам, что вынужден подчиниться давлению папы и французского короля и согласиться на наш с Альфонсо брак. Я узнала об этом слишком поздно, когда уже стала супругой Альфонсо д’Эсте, не то и впрямь выбрала бы Сполето.

Но, оповестив всех родственников о небывалом нажиме с двух сторон, герцог Феррарский наконец согласился на брак своего сына Альфонсо д’Эсте с дочерью папы Александра и вынудил своего сына дать свое согласие тоже.

И снова в Риме начался торг.

Как же я пожалела о своем намерении добиться этого брака!

Никто не должен был видеть мой гнев и мое отчаяние, видеть мое унижение, а я сама не могла видеть унижение своего отца. Потому, не выдерживая, я иногда делала вид, что больна и целыми днями никому не показывалась. Чтобы чего-то не натворил Чезаре, его попросили вообще ни с кем не встречаться, брат, к моему удивлению, выполнил просьбу. Подозреваю, что у него были свои планы на будущее, не сулившие моим будущим родственникам ничего хорошего, но в те дни он делал вид, что днем спит, а ночью занимается делами, со мной и с послами Феррары не встречался.

А Эрколе д’Эсте словно нарочно старался вынудить папу Александра самого отказаться от этого брака. Уже были выполнены все условия, оставалось только передать приданое в 100 000 дукатов и обещанные города, остальная часть приданого на еще большую сумму в виде украшений, одежды, тканей и прочего уже уложена в сундуки, составлен список приглашенных на свадьбу в обоих городах – Риме и Ферраре, утвержден список моих придворных и свиты, которая будет сопровождать в Феррару, приготовлены лошади и мулы и даже украшенные сбруи для них. Все готово, кроме одного – окончательного согласия.

Чего же не хватало герцогу Феррарскому?

Я нарочно так подробно описываю сватовство и подготовку к свадьбе, чтобы показать истинные размеры алчности.

Ни одна невеста короля Европы не приносила такого огромного приданого, какое было у меня. Пусть у меня нет королевской крови в жилах, пусть это третий брак, пусть у меня сын и испорченная репутация, но ведь никто не ждал любви ко мне, это брак по расчету, потому я вправе ожидать хотя бы уважения, соответствующего размеру вытребованного приданого. А встретила?

Герцог Феррарский потребовал открыть все до единого сундуки, пересчитать и описать в приданом все от мебели, ковров и посуды до моих двухсот сорочек из тончайшего полотна, украшенных золотой вышивкой. Все пересчитали, даже заклепки на сундуках.

Но шли дни, а мы не двигались с места. Папа Александр, столкнувшийся с таким безобразным недоверием, тоже не пожелал отдавать 100 000 дукатов, прежде чем я хотя бы прибуду в Феррару, ведь до той поры наш брак существовал только на словах. Обиженный отец не доверял герцогу. Мало того, наступил день, когда торг надоел папе Александру, он в гневе объявил послам, что не желает больше слышать о свадьбе, и назвал герцога мошенником!

Папа Александр был прав, герцог Феррарский сделал все, чтобы, дав согласие, наш брак развалить до его заключения.

Я уже открыла рот, чтобы поддержать отца, и вдруг увидела усмешку Чезаре. Это был тот редкий день, когда брат присоединился к нам, пообещав отцу не произносить ни слова. Я поняла, как долго и как больно брат будет издеваться над моим поражением, насмехаться из-за моей поддержки требований несостоявшихся родственников, моим унижением и моей беспомощностью. Я даже знала, что он скажет, мол, хотела отказаться от имени Борджиа? Но кому ты нужна, кроме своей семьи?

Тогда я попросила отца подождать ответ герцога и написала возможному свекру сама.

На сей раз я не ждала ничьего совета, и мне пригодилась отменная латынь, чтобы сдержанно, но гневно выразить свои чувства. Я укоряла герцога Феррарского в том, что он подвергает меня унижению своим торгом, и вопрошала, почему он не доверяет моему отцу и что сделал бы сам на месте папы Александра. Разве отправил свою дочь к чужому пока человеку, отдав огромное приданое всего лишь в надежде на заключение будущего брака? А еще спрашивала, почему он, сомневаясь хоть в чем-то, позволил обсуждать возможность заключения этого брака и как надеется обрести доверие со стороны моей семьи после такого торга.

Герцог ответил весьма теплым письмом, в котором хвалил меня и мою дипломатичность, утверждал, что не сомневается во мне совершенно, как и в моих способностях стать настоящей герцогиней Феррары и хозяйкой дворца, но испытывает со всех сторон такое давление, что вынужден оговаривать каждый шаг.