Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - Лукреция Борджиа

Альфонсо д’Эсте поверил всем самым гадким слухам и сплетням, но не поверил собственным шпионам, хотя они сообщали ему обо мне только хорошее, об этом позже рассказывал герцог Феррарский.

Он верил только всему дурному, что обо мне болтали. Но почему же не отказался от брака с таким чудовищем? Почему не отдал сомнительную честь назвать женой распутницу, кровосмесительницу, убийцу и прочее своему отцу?

Я прекрасно понимала, что дело в деньгах, в моем приданом и в боязни Альфонсо отдать хотя бы часть Феррары моим детям. Он был готов жениться на мне из-за приданого, но очень надеялся, то брак будет недолгим, если не сказать коротким.

Потому мой супруг Альфонсо д’Эсте не выезжал мне навстречу, чтобы восхититься моей красотой, ему до сих пор это безразлично. А красивую историю (впервые в моей жизни красивую!) придумали сначала мои двоюродные сестры Анджела и Иеронима, подхватили придворные дамы и служанки, а сам наследник Феррары и остальные не стали опровергать, поскольку я сорвала их планы и все же стала супругой Альфонсо д’Эсте и хозяйкой Феррары.

Но обо всем по порядку.

Прежде своего мужа я увидела разодетую Изабеллу д’Эсте, которая вынуждена встречать меня, поскольку герцог Феррарский вдов. Маркиза Мантуанская славится несколькими своими качествами, которые я могу в ней только приветствовать, – красотой, умом, многочисленными талантами, тягой к прекрасному, покровительством художникам и поэтам, но она слишком любит первенство во всем, особенно в нарядах и поклонении мужчин. Я не о любовниках и даже поэтах, но для Изабеллы слишком важно, чтобы ее наряд признали самым изящным, богатым и оригинальным. Чтобы замечали из всех женщин первой ее, а потом, возможно, еще кого-то.

Моя кузина Анджела Борджиа едко заметила: «Ни себе, ни другим!» – имея в виду, что маркиза увлекает мужчин вовсе не для того, чтобы сделать своими любовниками.

Но мне было безразлично, сердце мое отдано моему Альфонсо Арагонскому, пусть и погибшему, потому внимание или невнимание ко мне мужчин из окружения мадонны Изабеллы роли не играло. А вот критический взор Изабеллы – да. Сказалось мое feminam ego (женское эго – лат.). Я сделала все, чтобы, если не затмить маркизу Мантуанскую, то выглядеть не хуже.

Используя многочисленные наряды, привезенные из Рима, это было возможно, но время шло, маркиза не желала покидать Феррару, уступая мне роль хозяйки дворца, и положение становилось затруднительным. Привезенное мной приданое было огромным, не говоря уже о том, каких послаблений я сумела добиться во время переговоров о брачном контракте. Мне должны быть благодарны, но вместо этого я почувствовала глухое недовольство и оказалась в положении бедной родственницы, вынужденной просить милостыню у более сильных членов семьи.

Сейчас я с изумлением вспоминаю первые годы жизни в Ферраре.

Встречей распоряжалась Изабелла, я уже сказала, что она сделала все, чтобы затмить меня. Этого не удалось, мне было чем поразить золовку. И все же неприятности начались с первой минуты моего появления в Ферраре. Porta itineri longissima (труден первый шаг – лат.). Он для меня таким и оказался. Я не верю, что мою лошадь испугали случайно, скорее это было сделано, чтобы испугалась и опозорилась я.

Вставшая на дыбы от громкого звука лошадь сбросила меня на землю. Было больно и крайне неприятно. Оказаться поверженной в первые минуты пребывания в своем будущем герцогстве, упасть на глазах у многочисленных зевак, чтобы дать им повод смеяться над собой!

Я сумела найти выход, поднявшись снова в седло, громко объявила феррарцам:

– Земля Феррары влечет меня столь сильно, что не могу удержаться!

Восторженные возгласы толпы и скрип зубов Изабеллы провожали меня до самого дворца. Мой новый супруг Альфонсо д’Эсте мне на помощь не пришел. Все видели и причину моего падения с лошади, и то, как вели себя родственники. Приязнь феррарцев и неприязнь семьи д’Эсте со мной навсегда. Я все сделаю, чтобы удержать первое, и мне безразлично второе.

Свадебные торжества в Ферраре продолжались неделю, на которую папа своим указом сдвинул пост.

Все было великолепно, праздник подготовлен прекрасно, хотя маркиза Мантуанская была недовольна всем – игрой актеров, развлекавших нас комедиями Плавта, тематикой пьес, искусством поваров, игрой музыкантов, но главное – мной. Как бы ни старалась Изабелла д’Эсте, главной на этом празднике была я. Это я выходила замуж, для меня играли пьесы, звучала музыка, старались повара и отовсюду привезли подарки.

Словно чувствуя, что с окончанием праздника все и закончится, я решила не обращать внимания на ее недовольство и жила так, как было удобно мне. У меня очень длинные и красивые волосы, которые приходится мыть часто, чтобы они не теряли своей красоты. Но после мытья они долго сохнут. Это приводило в бешенство маркизу Мантуанскую, она шипела, как рассерженная гусыня, что им приходится меня ждать! Я приказала себе не замечать недовольство золовки и веселиться вовсю.

В своих ожиданиях я оказалась права – закончилась свадебная неделя, закончилось и хорошее ко мне отношение. Герцог подсчитывал свадебные расходы и сокрушался, что этот праздник обошелся ему в двадцать пять тысяч дукатов! Чтобы сократить расходы, мой свекор постарался выпроводить гостей, как только начался пост. Он попросил папу Александра поскорей отозвать в Рим сопровождавших меня дам и кавалеров и, не дожидаясь ответа, сделал это сам.

Моя свита сократилась до нескольких человек, при которых не только свой двор не создашь, но и возможности побеседовать иметь не будешь. Слугами предложено пользоваться теми, что есть у д’Эсте. Провизию брать в общей кухне и хранилищах, а еще лучше получать оттуда сразу готовую пищу. Если требуются какие-то вещи для моих покоев – пользоваться оставшимся после Элеоноры Неаполитанской герцогини Феррары либо спрашивать у управляющего. Лошади на конюшне, слуги в новом замке, еда в кухне.

Я могу утверждать, что сделала все, чтобы стать своей в этой семье от начала торгов в Риме до нынешнего дня и также имею право говорить, что сами д’Эсте не сделали и шагу мне навстречу. Им выгодна моя смерть или просто ошибка, десятки придирчивых глаз наблюдали за мной ежеминутно, множество мерзких уст передавали гадости обо мне, привезенные еще из Рима, сам герцог в первые месяцы хоть и признавал мое содействие в торге с папой в пользу Феррары, вел себя так, словно я приехала проситься к нему на постой, не заплатив и половины дуката.

По договоренности он должен был выплачивать мне по десять тысяч дукатов, но давал лишь восемь и то после неоднократных напоминаний. Это было крайне унизительно – принести Ферраре столько золота и выгоды и напоминать о необходимости выделить мне оговоренные крохи.

А деньги были очень нужны.

Желая окончательно унизить меня и поставить гордую Борджиа в положение нищей просительницы, меня переселили в старый дворец в покои Элеоноры Неаполитанской – матери Альфонсо, Изабеллы, Ипполито и прочих д’Эсте. Не отрицаю, когда-то эти комнаты были великолепны, герцогиня Феррарская украшала их сообразно своему прекрасному вкусу и имея достаточно средств.