Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - Лукреция Борджиа

Об этом мне тоже было подробно рассказано, а на вопрос, как она сама оказалась замужем за сыном человека, помогавшего бунту, Изабелла только поджала губы: «А разве ты не выходила замуж за врагов своего отца?» Я тоже пожала плечами, она права, все наши замужества лишь политическая игра, никто не интересуется не только нашими чувствами, но и нашими судьбами. Мы пленницы не своих судеб, а амбиций своих отцов.

У Эрколе д’Эсте есть свой грех, думаю, даже не один, но этот он не отрицает. Еще в юности он отравил двоюродного брата, чтобы не было больше законных наследников престола Феррары.

Эрколе стал герцогом Феррары в сорок лет и правит уже больше тридцати. Думаю, за это время ему приходилось не только помогать горожанам, привозя в голодные годы хлеб издалека и раздавая нуждающимся, но и совершать преступления тоже. Qui inter nos est, sine peccato? (Кто из нас без греха? – лат.)

Наш спор с Альфонсо о грехах семей случился еще при жизни папы Александра, когда я заболела столь сильно, что никто не надеялся на мое выздоровление. Я даже исповедалась и причастилась, готовясь к встрече с Господом, позвала нотариуса, чтобы изменить завещание, добавив средств своему сыну Родриго, живущему в Риме у кардинала Козенца. Я не беспокоилась за своего мужа и его родственников, они от моей смерти только выигрывали, оставляя себе огромное приданое и все украшения.

Я сама своему уходу из жизни даже радовалась, надеясь на прекращения мучений и встречу с любимым Альфонсо Арагонским. Все дурное, неважное, злое оставалось на Земле, а я сама готовилась отправиться в лучшую жизнь. Семимесячный ребенок, которого я родила в состоянии горячки, был мертв, мой сын Родриго Бишелье обеспечен, меня больше ничто не держало на этом свете, я была готова переступить черту.

Но этого не случилось. В Феррару примчался Чезаре и вытащил меня из почти небытия. Я спросила только одно: «Зачем? Мне же было бы так хорошо там…» Он возразил: «Никто не знает своей судьбы в жизни, но еще меньше по ту сторону. Живи!»

Но главное – он примчался, чтобы исповедаться мне из-за убийства моего любимого мужа Альфонсо Арагонского. Сказал, что не может допустить, чтобы я не узнала правду, даже если не прощу его или просто не поверю. Слишком хорошо зная своего брата, я не поверила. Понадобилось немало времени, чтобы я поняла, что этот глупец мог вот так по-своему попытаться защитить меня от собственной судьбы – болезни, изуродовавшей его прекрасную внешность.

Герцог Валентинуа, гордившийся своим благородным видом, теперь вынужден прятать лицо под маской. А после отравления, которое папа Александр не пережил, а Чезаре смог выжить только ценой немыслимых стараний своего врача и потери части собственной кожи, его облик изменился до неузнаваемости. Теперь не изменения, вызванные «французской болезнью», были главными. Чезаре, всегда славившийся своей стройностью, растолстел, его волосы, когда-то ограниченные цезурой, отрасли и висели неопрятными прядями, весь его облик выдавал старика, а не сильного человека, которому нет и тридцати. Не меньше слов брата меня поразил его вид, Чезаре словно заплатил за свое спасение какую-то страшную цену. Иногда я даже думаю, не была ли этой ценой его собственная душа. В таком случае молитвы о его спасении должны быть особенно горячими.

Чезаре прав – никто не знает своей судьбы. Я выжила вопреки всем ожиданиям.

Открыв глаза, увидела мужа, который так и сидел подле моей постели. Хотела извиниться, что нарушила его планы и выжила, но он опередил: «Хвала Господу, ты очнулась!» Каюсь, я не верила в искренность его радости, ведь все были уверены, что меня отравили, да и моему супругу выгодна моя смерть.

Но оказалось, что Альфонсо не просто между мной и моим наследством выбрал меня, он дал обет пешком отправиться к Лоретской Богоматери, если я выздоровею. Папа своим письмом разрешил ему не идти, а ехать верхом. Но главное – с того дня что-то изменилось в наших отношениях и в моем отношении к Ферраре. Я поняла, что, даже не любя, меня Альфонсо все же ценит больше принесенных мной денег. И если уж Господь оставил мне жизнь, то для того, чтобы я сумела полюбить Феррару и своих родственников.

После этого я и стала совать нос в хозяйство феррарского дворца, теперь это и мой дворец тоже.

Я не стала вмиг мила своим родственникам, герцог Феррарский по-прежнему не замечал меня, Альфонсо, как и раньше, предпочитает встречи по ночам и бесконечные разъезды, Изабелла терпеть не может, мои дамы разъехались, я одна. Но porta intineri longissimo (труден лишь первый шаг – лат.). Этот шаг сделан, я надеюсь, что он верный.

Не могу не сказать еще об одном свидетельстве, что ради своего спокойствия и из-за алчности на многое способны даже сиятельные властители Феррары и Мантуи.

Когда Чезаре захватил Урбино и вынудил герцога Урбинского бежать, я чувствовала себя ужасно. Вы можете не верить, но таковы были мои чувства. Меня душевно приняли в Урбино по пути из Рима в Феррару, гордая Элизабет Гонзаго постаралась забыть все неприятности, причиненные ее мужу Гвидобальдо Монтефельтро моим братом Хуаном и моим отцом, она приняла меня, уступила свой дворец и даже проводила до самой Феррары, хотя ни погода, ни состояние дорог не способствовали приятному путешествию.

Потому, узнав, что Чезаре так бесчестно поступил с уважаемым семейством, я долго не могла обрести покой.

Герцог Урбинский сумел бежать в Мантую, где после моей свадьбы у Изабеллы и Франческо Мантуанских гостила его супруга. Что нашло на моего брата, почему ему не давала покоя эта семейная пара? Очень больной герцог не мог представлять опасность, у них не было ни войска, ни земель, ни денег, чтобы все это купить. Но Чезаре показалось мало их изгнания из Урбино, брат стал преследовать несчастную пару даже в Мантуе. Он требовал, чтобы герцог покинул Мантую и развелся со своей прекрасной умной супругой!

От Чезаре я уже давно не жду ничего хорошего, но еще хуже поступили Гонзага. Изабелла и Франческа согласились на помолвку своего сына Федерико с дочерью Чезаре и Шарлотты д’Альбре Луизой!

Когда Чезаре только захватил Урбино, я испытала ужас не только из-за его действий, но и от просьбы Изабеллы посодействовать в получении изящной скульптуры Венеры и не менее очаровательного Купидона, выполненного Микеланджело, которые были у герцогов Урбинских. Изабелла просила, чтобы я уговорила брата отдать или недорого продать ей эти два шедевра, мол, сам герцог Валентинуа не слишком увлекается античными скульптурами, а она просто мечтала иметь эти две вещицы.

Кажется, в тот миг Изабелла больше всего боялась, чтобы я не потребовала скульптуры себе. Я не стала ничего просить, посоветовав золовке самой написать «победителю». Чезаре с удовольствием пошел навстречу свояченице. После ее письма между ними установилась переписка и полное взаимопонимание.

Я не могла поверить тому, что видела и слышала. Мой брат, которого как захватчика не проклинал только ленивый, захватил Урбино, а моя золовка, в доме которого нашли пристанище двое беглецов, торговалась с захватчиком за их собственность. Я даже подумала, что она пытается таким образом выманить у Чезаре самые ценные вещи из дворца герцогов Урбинских, чтобы помочь им. Но я ошиблась! Это супруг Изабеллы Франческо Гонзаго приютил достойнейшую пару, а сама Изабелла искала повод, чтобы от них избавиться, ей «дружба» с моим братом-чудовищем была куда выгодней, следовательно, и нужней.