Наследница порочного графа - Анна Князева

– И, к счастью, не обидчива, – подхватила Дайнека. – Кому пришло в голову выжечь эти фигуры? Почему оба символа появились перед тем, как что-то случилось? Вам не кажется, что здесь все взаимосвязано?

Галуздин напрягся:

– Повторяю, вы безответственны и болтливы! Только безответственный человек может приплести сюда историю про маньяка.

Переводя взгляд с одного на другого, Татьяна Ивановна вдруг попросила:

– Могу я на пару минут отлучиться?

– Можете, – кивнул Галуздин.

– Совсем забыла зайти на кухню. Как говорится, война войной, а обед – по расписанию, – она вздохнула и вышла из кабинета.

– Зря вы так… – сказала Дайнека.

– А вы думайте, что говорите! – рявкнул Галуздин. – Панику хотите посеять? Кажется, у вас получается.

– Вот уж не думала…

Следователь прервал ее на полуфразе:

– Думать не вредно! А в нашем деле – необходимо.

– А у нас с вами есть общее дело? – спросила она и расплылась в самой дурацкой улыбке из всех, какие были в ее арсенале.

Галуздин развел руками:

– Так вышло! И я сам в этом виноват.

– Не понимаю, чего вы так разошлись?

– Если не понимаете, могу объяснить. Не всегда нужно вываливать все, что у вас есть. – Он поправился: – Я хотел сказать – говорить. Тем более при посторонних. Вы ей про Зодиака, а завтра весь пансионат, словно растревоженный улей, будет обсуждать новость, что в Доме ветеранов сцены орудует маньяк.

– Я поняла, – Дайнека опустила глаза. – Отныне буду держать язык за зубами. Только вот что… – Она в упор взглянула на следователя: – Мне кажется, вы что-то скрываете.

– С чего вы взяли? – Галуздин посмотрел на часы, затем достал телефон, потом сигареты. Было ясно, что ни то, ни другое, ни третье ему не нужно.

– Это очевидно.

– Еще скажите, что написано у меня на лице! – Он чертыхнулся. – Связался черт с младенцем!

– Значит, не скажете?

– Мне нечего вам сказать.

– Ну хорошо… – Дайнека прищурилась: – Теперь представьте… Если я узнаю важную информацию…

– То что?

– Узнаю, но скрою от вас.

– Только попробуйте!

– Теперь это зависит от вас.

– Это шантаж?

– Ни в коем случае! – она миролюбиво распахнула глаза. – Просто я хочу дать вам понять, как плохо не владеть информацией.

– Зачем это вам? – как будто сожалея, поинтересовался Галуздин. – Чего вам не живется спокойно? Живите и радуйтесь жизни. Вы молодая…

– …красивая, – подхватила Дайнека. – А как же наш уговор?

– Наша договоренность не подразумевает полной осведомленности. Я имею в виду вас. Узнали что-то, расскажите и – в сторону.

– Ах вот, значит, как… Да вы меня за человека не хотите считать! Думаете, у меня голова только для того, чтобы в нее есть?

– Вовсе не думаю, – он все-таки взглянул на часы. – Кстати, скоро обед.

– Хотите избавиться от меня?

– Только если вы голодны.

– Ну хватит! – Дайнека шлепнула рукой по столу. – Если вам не нужна помощница, я исчезаю. Только вот что хочу сказать…

– Не трудитесь…

– Что? – от того, как вдруг поменялся Галуздин, Дайнека оторопела. – Что?

– Не нужно исчезать, – проговорил он, намеренно разделяя слова. – Я расскажу. Дело в том, что на спине у Безрукова была вырезана та же фигура. Преступник сделал это ножом или каким-то острым предметом. Получилось откровенно плохо. Что именно должно было получиться, я понял десять минут назад, когда увидел фотографии выжженных символов.

– Боже мой! – Дайнека открыла рот. – Вы хотите сказать, что это были стрелы?

– Три стрелы, собранные в пучок и торчащие в разные стороны.

– Поверить не могу…

– А придется, – усмехнулся Галуздин. – Вы же хотели все знать. Ну вот! Как говорится, кушайте на здоровье.

– Ешьте…

– Что?

– Правильно говорить – ешьте. Слово «кушать» эмоционально окрашено. Так можно говорить только с больным или с ребенком. – Заметив, что следователь зашелся в беззвучном смехе, она спросила: – В чем дело?

– А я про что?.. – сквозь смех прорыдал Галуздин. – Как говорится, и то и другое… – он продолжал смеяться. – Два в одном…

До нее наконец-то дошло:

– Хотите сказать…

– Имею полное право. Кушайте на здоровье!

– Ну знаете!

– Простите, Людмила Вячеславовна, – приложив неимоверные усилия, он успокоился. – Просто не удержался. Смешно получилось.

– Кому смешно, а кому не очень.

На этих словах в кабинете появилась директриса:

– Игорь Петрович! Вы хотели посмотреть выжженные фигуры. Водорезов, наш главврач, ждет вас внизу.

– Еще я хотел сходить в сарай с инструментами и поговорить с дворником, которого избили грабители.

– Платон Борисович вас отведет.

– Что ж, я пошел. – Галуздин взглянул на Дайнеку. – До встречи, Людмила Вячеславовна! Надеюсь, наш уговор в силе?

Она серьезно ответила:

– Все будет по-прежнему.

Следователь вышел за дверь. Песня села за стол, а Дайнека сказала:

– Татьяна Ивановна! У меня есть одна просьба.

Директриса с пониманием опустила глаза:

– Хотите уволиться.

– Нет. Можно мне привезти собаку?

– Что? – Песня удивленно вскинула голову.

– Разрешите привезти сюда собаку.

– Большая? – Татьяна Ивановна на глазах ожила.

Дайнека показала руками:

– Вот такая. Дворняжка.

– Тогда везите!

На даче у отца Дайнека не была года два. Не то чтобы не хотелось, когда-то она любила их старый дом. Просто после того, как там поселилась гражданская жена отца Настя и ее мать Серафима Петровна, желание ездить туда пропало.

Эти женщины завели в доме свои порядки и сделали так, что Вячеслав Алексеевич, Дайнекин отец, переехал туда насовсем, оставив дочь одну в городской квартире. В то время она училась в выпускном классе, но даже это не остановило его.

Справедливости ради надо заметить, что разлука для Вячеслава Алексеевича не обошлась без угрызений совести, но со временем он благополучно их пережил.

Не имея выбора, Дайнека смирилась со своей участью. Ее утешало лишь то, что у отца была хорошая организация питания и быта. Выражение «дом – полная чаша» как нельзя точно характеризовало хозяйство, которое тащила на себе Серафима Петровна. Она была образцовой хозяйкой, по-немецки трудолюбивой и аккуратной.