Сестра - Луиза Дженсен

Поддерживая Лекси за локоть, я, точно слепую, направляю ее по замерзшей дорожке, и мы пробираемся по замшелым плиткам, опустив взгляды, не желая видеть чужую боль.

За осыпающимися могильными камнями, с выгравированными на них полустершимися датами находится большой прямоугольник, усеянный крестами и сияющими дощечками с фамилиями – памятниками недавно ушедшим. Я была удивлена, когда Лекси попросила похоронить Чарли здесь, я не знала, что она была воспитана христианкой. Но все, что могло предложить уже переполненное кладбище, – это погребение пепла.

Костлявая рука Лекси сжимает мою руку выше локтя, и я тихонько похлопываю по ней. Тут нечего сказать, нет таких слов, которые могут облегчить ее страдание. Мне бы очень хотелось сказать ей, что первый визит самый тяжелый, но я не могу: это неправда. Вода в черной пластиковой вазе протухла, алые розы увяли, и когда я вынимаю букет, со стеблей осыпаются коричневые листья. Я принесла цветы всего неделю назад, и теперь беру на заметку не приносить больше розы.

– Я вернусь через минуту. – Не уверена, что Лекси меня услышала. Похоже, она не замечает моего ухода. На задворках церкви есть желтый бак, специально для увядших цветов. Крышка не до конца закрывается, и я осторожно сую розы в щель, чтобы не уколоться о шипы. Прополоскав вазу под уличным краном, наполняю ее свежей водой. Выпрямившись, вижу человека в конце заросшей дорожки: черное стеганое пальто, закрывающий лицо капюшон.

На свете сотни черных пальто. Я уговариваю себя, что это, вероятно, не тот человек, который наблюдал за мной через окно кафе, но все равно прирастаю к месту. Фигура неподвижна, и хотя мне не видно лицо человека, я чувствую, что этот человек смотрит прямо на меня. Не знаю, что лучше: смело встретиться с ним лицом к лицу или убежать. Я замечаю в руке незнакомца букет цветов. Он пришел навестить могилу.

Проходят, вероятно, секунды, которые кажутся мне минутами, после чего человек роняет цветы, поворачивается и бежит по дорожке к воротам. Я пережидаю, чтобы успокоиться, а затем возвращаюсь к Лекси.

Она стоит там, где я ее оставила, крепко сжимая в руке букет розовых гвоздик. Я высвобождаю цветы у нее из руки и стараюсь удачнее расположить их в слишком узкой для них вазе.

– Сразу стало красивее, – лгу я. Участок по-прежнему так же пуст и мрачен, как та дыра, что оставила по себе Чарли.

– Спасибо, что привела меня, Грейс. – Голос Лекси слаб и тих, и я наклоняю голову, чтобы ее расслышать. – Я не заслуживаю твоей доброты.

– Конечно, заслуживаешь.

– Нет. Я вела себя ужасно. Все так запущено. – Она прижимает к глазам кулаки, как будто может тем самым изменить представшую перед ними сцену. – Я не была здесь с самых похорон. Это отвратительно.

Я киваю. Обращение к бесцветному камню не утешает меня. Да и как может утешить? Чарли здесь нет. Это говорит мне логика, но я все равно прихожу каждую неделю, боясь, что, если не буду этого делать, она может подумать, что я ее забыла.

– Хочешь домой?

– Нет. – По бледным щекам Лекси текут слезы. – Мы можем пойти выпить?

– Только по одному бокалу, – говорю я ей, но один бокал превращается в два, три, четыре, и к тому времени, когда я отвожу ее домой, на часах уже почти половина пятого.

В доме пахнет уютом. Я поднимаю крышку кастрюли и вдыхаю запах домашнего супа.

– Я использовала все овощи из холодильника. Надеюсь, ты не возражаешь?

Я вздрагиваю – не слышала, как Анна вошла в кухню.

– Да. Пахнет замечательно. Не думала, что ты умеешь готовить.

Светлые волосы Анны собраны на макушке, она заводит за ухо выбившуюся прядь.

– Не то чтобы не умею, просто не готовлю. Это удовольствие, если есть для кого готовить. Хочу оправдывать свое существование. Мне так неудобно, что я не плачу за квартиру.

– Мне бы в голову не пришло брать с тебя деньги. Ты у меня в гостях. К тому же это всего на несколько дней.

– Как Лекси?

– Неважно. – Я включаю чайник, вытаскиваю кружки из буфета. – Извини, что я так поздно. Я потом отвела ее в паб. Еле удалось увести ее оттуда.

– С ней часто такое случается?

– Иногда. У нее бывают разные периоды. Чарли говорила, что Лекси однажды несколько часов пролежала на полу в гостиной, – Чарли не могла ее разбудить, но боялась оставить.

– Видно, у нее было ужасное детство.

– Так было не всегда. У Лекси бывали непростые периоды, но все было вроде бы ничего, когда я с ней познакомилась. До тех пор пока нам не исполнилось восемнадцать. Я удивлюсь, если Лекси сможет вспомнить тот год.

– А почему, не знаешь?

– Нет. – Я с трудом удерживаю дыхание ровным. Не хочу говорить о том годе, до сих пор не люблю о нем думать, и не только из-за Лекси. – Впрочем, она привела себя в порядок и была с тех пор трезвой. Ну, почти трезвой. Пока Чарли не…

– А нет никаких родственников, чтобы помочь? Тетушек? Дядюшек?

– Нет. Лекси переехала сюда, когда Чарли была маленькой. У нее нет никаких родственников.

– Но у нее есть ты.

– Да. И мои дедушка с бабушкой ей помогают. Ты должна с ними познакомиться. Они обожали Чарли.

– Похоже, ее любили все. Голодная? – Анна наливает густой суп в мою тарелку. Он расплескивается мне на рубашку, и я промокаю его мочалкой для посуды, надеясь, что пятна не останется.

Мы прихлебываем суп, сидя за столом, поверхность которого сияет под электрическим светом.

– Ты что, вытирала пыль?

– Да. Хотела быть полезной. Чтобы распаковаться, мне не потребовалось много времени. Когда закончим, покажу тебе, что я сделала в саду. Я не стала натирать полиролем пианино – оно выглядит по-настоящему старым. Не хотела его повредить.

– Это папино. Он учил меня играть.

– Ты хорошо играешь? Жаль, что я немузыкальна.

– Раньше играла. Теперь уже не играю годами, но не могу с ним расстаться. – Всякий раз, глядя на потертый кожаный табурет, я почти физически чувствую папу, ощущаю, как опираюсь на него своим маленьким телом. Чувствую запах его лосьона после бритья. Ощущаю, как его пальцы касаются моих, наставляя их на верные клавиши. Играла ли я колыбельную «Мерцай, звездочка» или, уже позже, «Оду к радости», он всегда аплодировал с одинаковым энтузиазмом.

Сполоснув тарелки и надев пальто, я выхожу вслед за Анной через стеклянные двери в полутьму сада. Миттенс сидит в доме и наблюдает за нами, прижав розовый носик к стеклу. По камушкам мы направляемся к теплице. Я останавливаюсь. Изумленно открываю рот. Медленно поворачиваюсь, прижав руку ко рту.

– Мои клумбы!

– Они выглядели так неопрятно, верно? Я их прибрала для тебя. – Анна указывает на кустарники и многолетники, выдернутые из земли, они лежат с обнаженными корнями и скрученными листьями.