Сердцевинум - Ирис Эрлинг

Девчачье точно получилось. Невыразимое осталось внутри.

Она совсем расстроилась, смяла лист и, забрав то, что недавно было рисунком, вышла из комнаты Тима. Сам он куда-то делся: гостиная, кухня, ванная и коридор оказались пусты. Еще одна комната попросту не открывалась. Ну ведь не заперся же он там?..

Входная дверь квартиры была распахнута настежь, а Рина точно помнила, что закрыла ее на щеколду. Сбежал?

Предположение казалось диким. Скорее, Тиму могли позвонить из больницы – а вдруг что-то случилось с бабушкой? Вот он и рванул туда, конечно. Он ведь так ее любит!

Квартира казалась теперь сиротой. Сколько бы Рина ни закрывала дверь – та отворялась вновь, будто просила остаться. Не обворовали бы… Ладно уж, на последний этаж посторонние вряд ли сунутся.

Успокоив себя этим, она поспешила домой.

У ее собственной двери околачивался подозрительный тип – неопрятный и мрачный, с топорщащимися сальными волосами, в темных очках. Рубашка перекосилась, потому что мужчина ошибся пуговицей.

Рина застыла посреди пролета, размышляя, стоит ли при нем заходить домой.

– О, мелкая. Не знаешь, где у вас тут Субботины живут?

– Не знаю, – промямлила Рина, внутренне холодея. – У нас многие сдают, постоянно новые люди.

– Ну так их узнать легко, – осклабился мужчина. – Дядя, тетя, девочка. Псинка у них вроде бы какая-то есть. Вот тут, я слышал, скулила псина.

Лир! Рина изо всех сил старалась не смотреть на дверь, но мужчина все равно догадался. Наверное, слишком крепко Рина цеплялась за перила.

– Так-так, – сказал он. – Ты ж и есть Субботинская. Чего это твои родители лыжи смазали? Я на квартиру – нет вас. На другую – та же история. Съехали, оказывается, и адресочка не черканули. Неохота паршиво о ком-то думать, но с таким отношением само напрашивается. Деньги когда?

– Какие деньги?..

– Те, что взаймы вам дали.

– Я ничего не знаю, – выпалила Рина, пятясь к лестнице на четвертый этаж.

– Ну ясно дело, – протянул мужчина. – Передай своим разговорчик этот, внятно выражаюсь?

– Ага…

– А то по-другому поговорим, да. Ну, бывай.

Он сунул руки в карманы и деловито поскакал вниз. Рина еле дождалась, пока шаги затихнут этажами ниже, и бросилась домой. Заперла дверь и тут же прижалась к ней спиной, чтобы не упасть.

Захламленный коридор плыл перед глазами.

Она ведь даже не предполагала, что родители, ее такие правильные родители, могут ввязаться во что-то нехорошее… деньги какие-то взять… Рина ощутила вдруг ужасную обиду. Несправедливость! Ну почему ее хотя бы не предупредили? Слезы сами хлынули по щекам. Лир завыл, вторя ей, – ну просто песня скорби.

Раздался звонок.

– Эй, мелкая? Ревешь? – спросил тип.

Рина не ответила, и он позвал громче:

– Субботинская, ты чего там? Ревешь, что ли?

– Реву!

– Не реви. Разберутся твои родители.

Рина всхлипнула и поплелась в гостиную. Говорить с вымогателем ей совсем не хотелось. Догадываться обо всем не хотелось тоже, но это было уже не остановить. Переехали они, получается, пытаясь скрыться. И наказания начались по той же причине: мама просто не хотела, чтобы Рина крутилась на виду и привлекала внимание. Наплевать ей было и на дисциплину, и на дочкины успехи. Главное – залечь на дно.

Разом вспомнились странности старых квартир. Как запрещали реагировать на дверные звонки – это соседские, мол, гости, и нечего мешать, пускай соседи сами открывают. Как по несколько раз в день звонил домашний телефон, и если Рина отвечала, то трубку у нее вырывали родители, а если их не было, звонивший отключался сам.

Ну и денек. Сначала эта комиссия, потом Тимовой бабушке плохо стало… потом неприятные сны и исчезновение друга. Теперь вот долги еще. Прямо черная полоса.

Рина сидела на собственном искаженном подоконнике и перебирала всякую мелочь: фоторамки, игрушки, канцелярские принадлежности. У ее ног лежало то, что она уже отвергла как нерабочее. Рина гладила вещи, сжимала, трясла их – все без толку. Никак не получалось вернуть то зрение, в котором предметы оживали светляками. Неужели надо снова лезть в окно, чтобы волшебная способность пробилась в ее заурядную, зашоренную голову?..

– Хотите на мне попробовать?

Рина вздрогнула и чуть не выронила Сокровенник: на подоконник слетел Фаферон.

– Хотите? – спокойно повторил он. – На мне проще.

– Да нет, ну что вы, – запротестовала Рина, поджимая ноги и освобождая место гостю. – На вас куда сложнее, вы живой.

– Но ведь они-то спят. – Бражник указал на вещи. – А спящие сердца почувствовать сложнее. Мое должно светиться. Не знаю, на чем обычно учат кардиамантов, но мне кажется, на таких вот горящих.

– А почему оно должно светиться?

– Так всегда бывает, когда принимаешь кого-то близко к сердцу.

Ответа Рина не поняла, но на всякий случай помотала головой, выражая упрямый отказ.

– Тогда зачем вы меня звали? – удивился Фаферон.

– Вот зачем.

Она вытащила из кармана клочок бумаги, разгладила его на коленях, и непонятные каракули стали словами:

Фаферон несколько раз перечитал текст, взволнованно цепляясь за листочек.

– Ничего не пойму. Про знаки верно. Порошок у нас вроде бы был, но мы давно не проверяли… Кьяф мог проредить запасы по приказу врага. Только вот кому понадобилось давать нам советы? И что еще за глупости – «затяни хвост»?

– Это Тим, – почему-то шепнула Рина. – Вот только он пропал.

– Пропал. Его квартира пустует, но мы с Хехеларом дверь кое-как запечатали…

– Значит, бабушка Тима не вернулась тоже?

– Там ни души.

– Я хоть сейчас помчалась бы его искать. Но, чувствую, без толку дергать соседей и персонал поликлиники. Тим узнал откуда-то о порошке, поэтому его похитили. Или хуже. И если у него была возможность сообщить, где он, а в записке сказано только про сердце, значит… Либо, следуя подсказке, мы найдем его… либо Тим посчитал, что спасение дома важнее.