Сердцевинум - Ирис Эрлинг

Рина решила не дослушивать – слишком устала. Есть ей тоже совсем не хотелось. Она прошмыгнула в комнату и легла на кровать. Немного поворочалась и наконец призналась самой себе, чем все-таки были светляки, живущие в вещах и людях по ту сторону старого дерева.

Студеный дождь барабанил по крыше спящего дома, гонял по водостокам городскую пыль, а трубы громыхали и выбрасывали пенные струи под ноги поздним прохожим. Хлесткие капли норовили пробиться в квартиру несчастной Пульхерии Андревны, и та как могла оборонялась: заткнула пробоину ненужным тряпьем, завесила покрывалом, даже пакеты приладила. Но тряпки быстро отсырели и вывалились, а пакеты сдули проникающие снаружи порывы ветра.

Пульхерия Андревна сдалась и укуталась сама. Чтобы спастись от озноба, она погрела молока и теперь, прихлебывая его, с тоской взирала на трещину в стене.

Трещина появилась внезапно, без предупреждения пробежала от пола до потолка – обои тут же вспухли от побелочной пыли. Пульхерия Андревна робко пощупала брешь, и та коварно расползлась шире, разрывая милый сердцу узор. Всего за пару часов трещина окончательно поделила квартиру пополам.

Старушка не знала, что ее жилплощадь перемещали и крутили, словно карусель, поэтому рассудила так: дом устал выть и приступил к активному саморазрушению.

Еще с вечера она пожаловалась на свое несчастье соседям, которые как раз обсуждали потусторонний хруст, поэтому утром во дворе появилась группа людей с какими-то документами. Среди них были женщина с неудачной завивкой и неприятный мужчина, которые, только взглянув на дом, сразу принялись что-то записывать. Женщина заполняла документы и качала головой, мужчина надиктовывал текст. Их суровые лица не предвещали ничего хорошего, и жильцы тут же бросились отстаивать перед комиссией увечность здания.

– Что тут тянуть? Признавайте аварийным и под снос. Собственникам – расселение.

– Позвольте экспертной комиссии самой провести оценку, – отбивалась женщина с завивкой.

– Пожалуйста! Оценивайте! Пишите! – радовался один из жильцов. – Фундамент подкопан. Деформированы несущие конструкции. Трещина в несущей стене. Пишите-пишите! В стене.

– Где у вас что в стене? – гнусавил эксперт. – Ветхий фонд, может быть. Но не реестр домов, подлежащих сносу.

– Хорошая такая трещина, проходит через внешнюю стену первой квартиры. Владелица вот. – Указали на Пульхерию Андревну, которая куталась в шаль и удрученно смотрела на комиссию и своих защитников. – Пойдемте задокументируем.

– Ведите.

Рина, Тим и Лир не стали участвовать в массовом шествии, а притаились у забора. Но даже сюда доносились обрывки спора:

– …не свидетельствует об исчерпании несущей способности…

– …опасность обрушения!

– Как думаешь, признают? – волновался Тим.

Рина облокотилась на сырую кирпичную кладку.

– Думаю, нет.

– А если да?

– Не даемся. Не переселяемся. Под экскаватор ложимся. Там наши фамильяры. Убьют же их!..

– Эх, успеть бы сердце вернуть… Все бы сразу успокоились. Ой, бабушка. Ба!

Рина завертелась. Тимова бабушка представлялась ей доброй волшебницей: всепонимающей и всепрощающей, задорной, румяной, как свежая слойка. Такая бабушка непременно знает множество фактов и сказок, забавных подробностей, поэтому с ней интересно буквально все. Вот тебе скучный уличный знак – а у бабушки про него история. Вот тебе дом гудит – ну конечно, нечистая сила. И ведь права, права в каждом слове! Чудо, а не бабушка.

Но никакой волшебницы что-то не было.

Только шла от подъезда седая, худенькая, болезненного вида женщина. Тим почему-то тоже на нее уставился.

– Выглядишь усталой, Ба, – заявил он, когда она приблизилась к их наблюдательному пункту. – Все приняла?

– Да, Тимошенька. Здравствуй, Регина.

– Здравствуйте…

Рина оторопела: откуда это Тимова бабушка ее знает? И тут же поняла: «Регина» – это мамин стиль. Значит, мама, как и грозилась, заходила со своими родительскими разговорами.

– Что случилось? – спросила бабушка, оглядываясь на дом.

– Стена треснула. Решают, выселять нас или нет.

– Да, нашему дому недолго осталось. Как и мне.

– Ба, ну ты чего такое говоришь! – воскликнул Тим. – Смотри, какая красавица! Правда, Рин? Ба, ты крепкая. Тебе ведь лучше становилось…

– Сегодня что-то нездоровится… – пожаловалась бабушка и потерла область сердца. – Схожу до поликлиники.

– Я с тобой!

– Не надо, дорогой мой.

Тим молча проводил ее взглядом – страшно предположить, о чем думал.

Сама Рина ругала себя за узколобость. С чего-то выстроила в голове картонный образ бабушки, как будто в студии ее ничему не научили… Давно пора было познакомиться, предложить свою помощь. А Рина еще завидовала, что Тима так легко отпускают! Сама должна была загонять его домой, чтобы дела по хозяйству не висели на больной женщине.

Еще острее встал домовой вопрос. Беспокойства и переезды не лучшим образом сказываются на здоровье пожилых людей. Эх, был бы способ как-то ускорить поиски… Впрочем, был ведь.

– Я иду спать, – решительно заявила Рина.

– Чего?

– Хочу использовать спичку. Попрошу вещий сон про место, где мы найдем сердце. Если мы его вообще найдем. Спичка должна показать.

Рина выбралась из укрытия и направилась домой. У самого входа в подъезд она остановилась, пригляделась: на трубе алела ее резинка. Тут подскочил Тим.

– Твой вещий сон родители не спугнут? Сама подумай: только встала – и уже собралась обратно в кровать. Еще решат, что ты заболела, в больницу потащат, пропишут постельный режим.

– Ты их не знаешь. Решат, скорее, что я всю ночь какой-нибудь ерундой занималась вместо сна, да накажут. Но что остается?

– Бабуля в больнице. Спи у меня.

Рина долго молчала, и Тим напомнил:

– Никакого постельного режима. И никакого наказания. Никаких родителей, обычных или искаженных.

Спустя каких-то несколько минут Тим показал Рине свою комнату: на полках пылились старые радиоприемники, магнитофоны и коробки с кассетами; мохнатый коврик усеяли рассыпанные карандаши. А в углу стояла самодельная кровать, изголовье которой пестрело красочными наклейками.

Рина присела на край кровати и с восхищением осмотрела владения Тима. Наверное, подобным образом выглядят все комнаты, где один хозяин живет уже несколько лет. Ее собственные убежища всегда были лишены такого уюта.