Лев мисс Мэри - Эрнест Хемингуэй

Дома, сидя в тени возле бассейна, я с наслаждением смотрел,как ныряют за насекомыми райские птички и вода бросает зеленый отсвет на ихсеро-белые грудки. Я любил наблюдать за голубями, свивающими гнезда в тополях,и за поющими пересмешниками. Осенью и весной я с волнением смотрел на хлопотыперелетных птиц и радовался, когда видел, как маленькая выпь пьет из бассейнаили ищет в сточной канаве древесных лягушек. Сейчас здесь, в Африке, вокруглагеря всегда было много красивых птиц. Они сидели на деревьях и на колючихветках терновника и просто разгуливали по земле, а я едва замечал этидвижущиеся цветные пятнышки, в то время как Мэри любила и знала их всех. Я немог понять, почему относился к птицам так глупо и равнодушно, и мне былостыдно.

Долгое время для меня существовали лишь хищники, животные,питающиеся падалью, и птицы, пригодные в пищу или для охоты. Я попыталсявспомнить, сколько птиц я знал, и перечень получился такой длинный, что янемного успокоился и решил больше наблюдать птиц у нашего лагеря и чащеспрашивать о них Мэри, а главное, научиться замечать их, а не смотреть мимо.«Смотреть на вещи и не видеть их – большой порок, – думал я, – иподдаться ему очень легко. Именно с этого начинается все плохое, и мынедостойны жить в этом мире, если не умеем его видеть». Я попробовалпроанализировать, как могло случиться, что я перестал замечать маленьких птицблиз лагеря, и решил, что отчасти тому виной чтение, которое отвлекало меня отмыслей о серьезной охоте, и отчасти, конечно же, виски; а как иначерасслабиться, когда возвращаешься в лагерь? Я восхищался Мейито, который почтине пил, потому что хотел запомнить все увиденное в Африке. Но мы с С. Д. былине против выпить, и я знал – это не просто привычка или способ уйти отдействительности. Мы умышленно притупляли восприимчивость, такуюсверхчувствительную, какая возможна лишь на фотопленке, и если бы она постояннооставалась на этом уровне, то стала бы невыносимой. «Ты придумываешь себевесьма благородное оправдание, – подумал я, – ведь ты прекраснопонимаешь, что вы с С. Д. пьете, потому что вам это нравится, и Мэри это тоженравится, и вам так весело бывает выпить вместе. Лучше пойди и посмотри, непроснулась ли она».

Итак, я вернулся в палатку, а Мэри все еще спала. Во сне онавсегда была прекрасна. Лицо ее не было ни счастливым, ни несчастным. Оно простобыло. Но сегодня его черты казались особенно изящными. Мне так хотелось бысделать Мэри счастливой, но единственное, что я мог придумать, – это небудить ее.

Главные действующие лица

Мисс Мэри, чье отсутствие позволяет Эрнесту предпринятьнесколько рискованных авантюр или просто идти на поводу у своих слабостей.Нгуи, великолепно справляющийся с обязанностями ружьеносца, когда преследуютлеопарда, но, к сожалению, отсутствующий, когда преследуемым становится самЭрнест.

Чаро, слишком старый, чтобы еще раз попробовать на себеклыки леопарда, и слишком храбрый, чтобы удержаться от риска.

Мистер Сингх, хозяин небольшой винной лавки в Лойтокитоке,чья утонченная дипломатия подкрепляется пистолетом.

Я оказался один на один с грустью мисс Мэри. Я не былодинок, ведь со мной оставались мисс Мэри, и лагерь, и наши друзья, и огромнаягора Килиманджаро, которую все называли Кибо, и животные, и птицы, и поля вновьраспустившихся цветов, и гусеницы, взявшиеся откуда-то из-под земли инабросившиеся на цветы. На гусениц слетелись орлы; их было столько, что ониудивляли нас не больше, чем цыплята. Бурые орлы, в коричневых штанах из перьев,и другие, белоголовые орлы, расхаживали вместе с цесарками, деловито пожираягусениц. Гусеницы на время примирили всех птиц. Европейские аисты тожеприлетели полакомиться гусеницами, и по всему пространству усыпанной белымицветами саванны медленно передвигались с места на место большие стаи аистов…

У каждого человека, в теории, может быть лишьодин-единственный прекрасный город или великое произведение искусства, которыев его восприятии наделены особой чистотой. Это всего-навсего теория, и я с нейне согласен. Все, что я любил, я всегда наделял этой особой чистотой, но дочего хорошо, когда удается передать свое восприятие кому-нибудь еще; и тогда чувствуешьсебя не таким одиноким. Мэри любила мою Испанию и Африку и постигала все тайнытак легко, что почти не замечала этого. Я никогда не раскрывал ей своихсекретов и объяснял лишь чисто технические или комические стороны вещей,получая величайшее удовольствие от ее собственных открытий. Смешно ждать, чтобылюбимая тобой женщина любила все то, что близко тебе самому. Но Мэри любиламоре, и ей понравилось жить на небольшом катере и ловить рыбу. Ей нравиласьживопись, и она полюбила западную часть Соединенных Штатов, когда мы впервыепобывали там вместе. Она никогда не притворялась, и это был большой дар, потомучто я долгое время общался с великой притворщицей, а жизнь с настоящейпритворщицей заставляет мужчину мрачно смотреть на многие вещи, и он теряетжелание разделять с женщиной что-либо и даже начинает лелеять мечту ободиночестве.

Этим утром, пока жара набирала пары, а прохладный ветер сгоры все еще не подул, мы прокладывали новую лесную тропу через оставленныеслонами завалы. Прорубив путь сквозь особенно трудные участки и выбравшись наоткрытую местность, мы увидели первую большую стаю настоящих европейскихаистов, черных и белых, на красных ногах, и они так усердно трудились надгусеницами, как будто это были немецкие аисты, получившие соответствующийприказ. Мисс Мэри нравились аисты, и она была рада увидеть их, поскольку насобоих очень беспокоила одна статья, где говорилось, что аисты вымирают, и воттеперь мы убедились, что у них, как и у нас, просто хватило здравого смыслаперебраться в Африку; но и аисты не рассеяли ее грусть, и мы отправились дальшек лагерю. Я не знал, как подступиться к грусти мисс Мэри. Казалось, ее нетрогали ни орлы, ни аисты, против которых даже я не мог устоять, и тогда яначал понимать, как ей было тоскливо.

Нгуи заметил что-то неладное, достал из испанской кожанойсумки для патронов фляжку и протянул ее мне. Я передал фляжку Мэри, которая сдовольно мрачным видом смотрела на аистов.

– Не слишком ли рано ты пьешь? – спросила она. Я снадеждой заметил, что она оставила фляжку у себя.

– По-моему, нет, – сказал я. – Немного дляаппетита.

Она все еще держала фляжку, и мне показалось, я слышал, какона открыла ее. Нгуи незаметно кивнул.

– Залей свою проклятую грусть, и я тоже сделаю глоток.

– Я уже выпила немного, – сказала она и вернуламне фляжку. – О чем это ты думал все утро? Ты был так необычно молчалив.

– О птицах, и о разных местах, и о том, какая тыславная.

– Очень любезно с твоей стороны.

– Я делал это не ради гимнастики души.