Всеобщая история любви - Диана Акерман

И если самоконтроль был притчей во языцех, то жестокость была в порядке вещей. Люди чувствовали себя уютно, как на пикнике, глазея на публичные казни, которых проводилось огромное количество. Общество было зачаровано легендой о доне Хуане Тенорио, испанском аристократе XIV века, которого представляли холодным садистом, ловким губителем женских репутаций. Многие из тех, кого возбуждал сложный поединок воль, наслаждались любовными приключениями как кровавым спортом. Игрой было прихотливое, каким оно и было задумано, совращение; ее участника сначала полностью побеждали, а потом быстро и бессердечно бросали. Известнейшие и изощренные генералы этих битв – и мужчины, и женщины – незримо носили покоренные ими сердца, как медали. Самые рассудительные кавалеры смотрели на женщин как на больших детей, сообщая своим сыновьям, как это делал граф Честерфилд, что «здравомыслящий мужчина лишь шутит с ними, играет, старается ублажить их и чем-нибудь им польстить, как будто перед ним и в самом деле живой своевольный ребенок, но он никогда не советуется с ними в серьезных вещах и не может доверить им ничего серьезного, хоть и часто старается убедить их, что делает то и другое»[34].

В это самое время и прославился Казанова. Наш авантюрист прожил азартную жизнь, полную обольщений, риска и приключений. Он был настоящим разбойником любви, замечательным своими завоеваниями, человеком крайностей, но его психологический тип был хорошо знаком. Его именем назвали образ жизни, который пережил века. Эта победа его бы несказанно порадовала, потому что он был нелюбимым, страдавшим от дурного обращения ребенком, который всю жизнь искал любви, одобрения и уважения.

Джакомо Казанова родился в Венеции в 1725 году, в семье актеров. Обычно актрисы были еще и проститутками, актеры – сводниками, и его родители часто оставляли его с бабушкой по матери, пока сами гастролировали по Европе, занимаясь своим ремеслом. Неприкаянный, одинокий, Казанова стыдился своей развратной матери, но еще больше его обижало то, что она все время его бросала. Похоже, что письма материнской любви для него были написаны невидимыми чернилами. Поскольку он страдал от частых носовых кровотечений, бабушка отослала его в Падую, надеясь, что более свежий воздух восстановит его здоровье. «Так они от меня избавились», – писал Казанова в своих воспоминаниях полвека спустя, все еще страдая и сердясь. Со временем он получил разностороннее воспитание (в том числе и сексуальное, испытав влечение к зрелой женщине, которая помогала его воспитывать) и наконец получил в Университете Падуи степень доктора права и свой первый реальный любовный опыт.

После этого мир приобрел для него привкус устриц. В самом деле: он часто ел сырые устрицы с женской груди – это особенно его возбуждало. Если признать, что устрицы похожи на женские гениталии, то понятно, что Казанова распалялся, облизывая их солоноватые изгибы. Опасность усиливала желание. Он любил рискованные интриги и потому уговаривал женщин заниматься любовью во всяких неподходящих местах: в несущемся на полной скорости экипаже; в соседней с ревнивым мужем комнате; за тюремными решетками; во время публичной казни с потрошением и четвертованием; иногда – на виду у третьих лиц; иногда – в качестве участника любовного треугольника. Его молодость, миловидность и сообразительность сделали его привлекательным одинаково и для мужчин, и для женщин, и факты свидетельствуют о том, что он был бисексуальным, хотя в основном его любовницами были женщины, как правило зрелых лет. Об их возрасте Казанова в своих воспоминаниях умалчивал, тактично представляя их моложе, чем на самом деле. Талант Казановы, как писал его биограф, состоял в «умении сохранять ум и эрекцию, когда все вокруг него их теряли». Естественно, он заражался венерическими заболеваниями – одиннадцать раз, часто лечился, был изобретателен, пытаясь предохраняться: использовал половинку лимона как спермицид и иногда надевал примитивный презерватив, сделанный из овечьей кишки. В этой части своей жизни Казанова был совершеннейшим распутником и негодяем. Ни одна стена не была слишком высокой, ни одно окно не было слишком узким, ни один муж не находился слишком близко, чтобы помешать ему заняться любовью с женщиной, которая ему нравилась. «Потому что она была красивой, потому что я ее любил и потому что ее чары ничего не значили, если только они не могли заглушить все благоразумие».

Каждый любовный роман Казановы был поиском золотого руна, так что неудивительно, что он называл свой пенис «неукротимым жеребцом». Всегда искренне влюбляясь в женщину, которую он преследовал, Казанова в своей пылкости становился неотразимым. «Когда уносят лампу, все женщины одинаковы», – говорил он однажды про свои случавшиеся время от времени шалости в темноте с сексуально озабоченными старухами. Но он также клялся, что «без любви это великое дело омерзительно». И он снова и снова терял голову, снова и снова терял все завоеванное. Но, по его личному счету, это было одно и то же. Добиваясь уважения к себе, Казанова плутовал и втирался в доверие, прокладывая себе дорогу в высшее общество любовными связями. Превосходный рассказчик, он изобретательно жульничал, пробивал себе путь, проникая под юбки бесчисленных женщин, иногда в толпе, во время многолюдных мероприятий (женщины не носили нижнего белья, так что секс в публичных местах доставлял особое наслаждение). Кем только не был Казанова: военным, шпионом, священником, скрипачом, танцором, хозяином шелковой мануфактуры, поваром, драматургом, сводником и каббалистическим некромантом-предсказателем-чародеем, если назвать лишь некоторые из его ремесел. Он водил знакомство с императорами, папами, якшался с беспризорниками; дрался на дуэлях; наслаждался театром; был вором-домушником, провел несколько лет в тюрьме и много пировал с королевскими особами; перевел Илиаду и другие классические произведения; написал две дюжины ученых книг и вращался в обществе Руссо, Вольтера, Франклина и других мыслителей. Казанова лгал, говоря о своем происхождении, и жил в страхе, что правда может раскрыться. Но что значили совершенные им ничтожные обманы в сравнении с тем внутренним мошенничеством, из-за которого он переживал? Жизнь на грани обостряла его ум, но еще и делала его печально известным. Когда он появлялся в городе, его брала на заметку полиция – равно как и подходящие женщины, их мужья и любовники.

Имена дон Хуана (дон Жуана) и Казановы часто ставили рядом, и у них действительно было общим что-то важное: оба в детстве чувствовали себя нежеланными и брошенными. Обнаружив со временем, что их привлекательность и сексуальность могли привлечь то внимание, о котором они мечтали, они инстинктивно сделали ставку на обольщение, делая эротичными любые отношения, как много лет спустя Мэрилин Монро. Однако дон Хуан XIV века совращал женщин для того, чтобы убедиться в собственной мужественности, тогда как Казанова хотел доказать, что он мог быть желанным. Отчаянно нуждавшийся в любви, уважении, семье, ощущении принадлежности, Казанова маскировал свою неуверенность под бравадой и пылкостью. Он пытался скрыть, что его тянуло к женщинам, которые внешне напоминали матерей, а за его стремлением обирать богатых и знатных стояло просто желание показать, что бедному парню это по силам.

Казанова хотел, чтобы женщины вынужденно покорялись ему. Но когда они ему отдавались, он их бросал точно так же, как его бросила мать. Она была первой женщиной, которую он, настоящий сердцеед, любил, и он всю жизнь гнался за ее тенью, пытаясь обнаружить ее в других женщинах. А когда Казанова хватал эту тень, он, к своему удивлению, обнаруживал, что у него в руках ничего нет, и потому он пускался в погоню за другой тенью, но с тем же результатом. И все-таки существовал один тип женщин, который казался ему по-настоящему притягательным. Перед такой женщиной Казанова не мог устоять, ее он не мог победить и из ее тисков он не мог вырваться, хотя она высасывала из него деньги и силы, разбивала в прах его самоуважение. Он не мог спастись от женщин, которые его дразнили, – от женщин, которые его завлекали, но не отдавались, попеременно то мучая его, то прогоняя. Когда такая женщина завязывала с ним роман, то главное, чего ей не следовало делать, – так это интересоваться тем, как он завершится. Неопределенность заставляла Казанову мучиться. Он чувствовал себя подвешенным над ямой, в которой пылает огонь, что очень напоминало ему внезапную любовь и отторжение, которые так мучили его в детстве. Это сводило на нет его взрывную чувственность, обуздывало его похоть, уничтожало его самоуверенность – и тем менее Казанова искал таких приключений снова и снова, чтобы мучиться еще больше, однако тщательно хранил это в тайне. В основном он был влюблен в саму жизнь. Он так любил жить ярко, был так переполнен грубоватой веселостью, что двери перед ним открывались, юбки поднимались и груди вздымались. Забавно, но словари называют казановой мужчину неразборчивого в связях, распутного и бессердечного в отношениях с женщинами, тогда как реальный Казанова был эмоциональным, отчаянным, серьезно рисковавшим в любовных играх и зачастую проигрывавшим. Его тайным оружием было умение задевать, заставлявшее его делать, говорить, становиться кем-то, чтобы любить и быть любимым. Но все было иллюзией, театром теней на стене. Его жизнь была адским аттракционом взлетов и падений, и в конце жизни он печально сказал: «Я ни о чем не жалею».