Машина бытия - Фрэнк Герберт

– Фронт с океана движется в виде широкой дуги, но ты же сам понимаешь, насколько переменчивым может быть ветер.

– Сейчас я сам посмотрю, – сказал Рут. – Никки рассказывает, как он научился осторожности, послушав песни шаров.

Там уловила насмешку в тоне Рута и бросила предостерегающий взгляд на Никки. Он проигнорировал этот взгляд.

– Возможно, мы имеем дело с первым разумным растительным видом в истории биологии. Мы не знаем их языка, обычаев, мы не знаем, как они размножаются…

– И ты нам все это расскажешь, послушав их песни… и успеешь это сделать до того, как мы попадем в катастрофу из-за нашего потрясающего невежества.

– Если мы собираемся делить ограниченную территорию с другими разумными видами, то нам нужен прорыв, прежде чем они узнают о нас достаточно для того, что напасть на нас концентрированными силами.

– Прекратите! – вспылила Там. – Нам надо работать сообща. Никки, ты извлек что-нибудь полезное из этих записей?

– Некоторые технические данные, на которые я взглянул через призму моей специальности.

Было очевидно, что это вызвало у Рута неподдельный интерес.

Там посмотрела на него.

– У нас есть время?

– Флоутер будет еще некоторое время сохнуть. Давай свои технические данные, Никки.

– Самая короткая песня длится немногим меньше шести минут, а самая длинная – больше тридцати. Между песнями можно услышать шум.

– Что это означает? – Рут не стал скрывать разочарование.

– Это может и ничего не значить, но это может быть и общением – разговором, болтовней, прозой – противопоставленными ритмичным, хорошо структурированным песням.

– Структура – это необязательно язык.

– Верно. И длительность каждой песни прямо пропорциональна размеру мешка, то есть объему в нем газа. Песня прекращается, когда объем газа доходит до критически низкого уровня.

– Почему ты так уверен, что они поют, выпуская газ? – спросила Там.

– Я допускаю это отчасти потому, что песни часто прерываются на середине ноты, а отчасти потому, что объем шара уменьшается по ходу пения.

– Разумно, – согласился Рут. – Но о чем это говорит?

– Когда шар находится в режиме пения, он переходит от песни к песне с паузами между ними – я называю их отдыхом, – которые имеют ту же длительность, что и паузы между отдельными нотами.

– Каким образом?..

– Множество понятий, но ограниченная пунктуация, – поспешно ответил Никки.

– Понятно. Система коммуникации высокой плотности.

Один из техников, работая, принялся насвистывать. Никки указал на него пальцем:

– Возможно, их песни – не более чем вот такое насвистывание, просто для собственного удовольствия. Но я, однако, надеюсь, что это не так, потому что очень трудно выявить какие-то закономерности в лепете, который слышен между песнями.

– Эти закономерности ты определяешь как песню, – сказал Рут.

– Они поразительно регулярны, полная последовательность тонов повторяется без изменений с различными интервалами. И это не механическое запоминание. Они меняются от индивида к индивиду и от случая к случаю.

– Там уловила сходные структуры…

– Да, но каждой песне соответствует личность или индивидуальная идентификация певца. Кроме того, имеют место изменения цвета.

– Своего рода семафор, – сказал Рут. – У нас есть люди, работающие над этим в соседней лаборатории. Корабль тебе этого не говорил?

«Он с такой неприязнью произносит слово «Корабль», – подумал Никки.

– Я видел некоторые такие работы, но они не приводят к однозначным заключениям. По крайней мере, пока не приводят.

Флоутер начал раскачиваться из стороны в сторону, задевая днищем кабины пол ангара.

– Все, аэростат готов, – сказал Рут, – техники с него сошли. – Он протянул Там руку. – Будь любезна, чертеж курса. – Он взял сложенный лист у Там и пошел к подвесной кабине. Пристегиваясь в командирском кресле, он оглянулся на Никки, потом на Там. – Да, кстати, Там, Никки считает, что мы взяли его в проект по ошибке.

Она пристегнулась и спросила:

– В самом деле, он так считает?

Она посмотрела на Никки, который уже успел пристегнуться и приступил к проверке оборудования.

– Да, именно так он считает, – сказал Рут, закончив проверку своей панели. – Вы обсуждали это прошлой ночью?

– Нет.

– Догадываюсь, что вы вообще мало что обсуждали. Мне сказали, что ты пришла домой только перед рассветом.

Там посмотрела на Никки и поймала его поддерживающий взгляд. Она поняла, что если подаст ему сигнал, то он, не задумываясь, даст отповедь Руту.

Напади сама!

Вот оно. Что-то хорошее произошло со мной прошлой ночью – это хорошее перешло ко мне от матери Никки через него. Я прикоснулась к чему-то действительно мощному.

Рут уловил это и понял, что сейчас атакуют его. Она снова посмотрела на Никки. Их взгляды встретились. Да, между ними пали все барьеры.

Почему Рут решил на них напасть?

Не зная, как они это сделали (собственно, ее это не волновало), Там поняла, что теперь они с Никки оба осознают причины поведения Рута. У них в головах возник один и тот же вопрос.

– Вероятно, это бесполезный разговор, и поэтому вы не стали обсуждать эту тему, – сказал Рут. – Готовность к вылету.

Никки обратился к Там:

– Моя мать однажды сказала мне странную вещь: «Найди десять фанатичных шутов, и мы заполним колодец снегом». Она хотела сказать, что в моменты кризисов и бедствий лучше делать что-то бесполезное вместе с людьми, проникнутыми магическим духом, чем не делать ничего.

Он закончил фразу, когда они услышали звук открываемого потолка ангара. В ангар проник тусклый серый свет, и флоутер поднялся из ангара и, подхваченный сильным ветром, пронесся над колонией.

«Магический дух, – подумала Там. – Именно к нему я прикоснулась прошлой ночью. Теперь я не боюсь Рута».

Самое странное в этой метаморфозе заключалось в том, что она осознала свой страх только после того, как он исчез.

Никки сел перед своей консолью так, как учила его мать: голова в равновесии над верхней оконечностью позвоночника; внимание направлено внутрь себя. Частью сознания он продолжал следить за показаниями приборов, а другая, более важная его часть анализировала пришедшие на память слова отца его матери, слова фольклора, погребенного в темной крови далеких предков, в глубинах родовой памяти, которую хранила мать отца матери, прабабушка Никки.

«Только из-за невежества и приверженности миру не способен ты найти дорогу домой».