Гонка за счастьем - Светлана Павлова

Вот и сейчас она входит в элегантном спортивном костюме… Нет, годы все-таки берут свое — выдают глаза, они слегка потускнели, подернулись дымкой, но это ощущение длится лишь секунду — в руках футляр, она вынимает и надевает очки в изящной темной роговой оправе с небольшим затемнением, и картина мгновенно меняется, потому что стильные, идеально подобранные оправа и линзы невероятно идут ей. Как всегда, она стройна и подтянута и, несмотря на раннее утро, выглядит ухоженной, будто только что от парикмахера. Приятный аромат духов вносится в гостиную — по-моему, «Органза»…

Да, у моей матери есть чему поучиться — мне становится стыдно за свой небрежно заколотый на затылке пучок. Как всегда, находится оправдание — в лихорадке сборов не хватило времени для себя, хотя, если честно, я вполне могла бы выкроить пару часов перед отъездом, ведь я даже не помню, когда последний раз была в салоне…

— Вот вы и дома, девочки, с приездом, — она обнимает нас обеих.

Радость встречи полностью заслоняет и оттесняет все прежние беспокойные мысли, тяжелые чувства и безрадостные эмоции…

— Сначала — в душ, а потом — перекусим. Сегодня все, что вы любите, Фенечка превзошла самое себя…

Феня, как всегда, начинает причитать — глаза на мокром месте:

— Похудала-то как, красавушка моя писаная, ах он лиходей, впился, как пиявец-кровопивец, и все соки-то и повысосал… ну, ничего, мы тебя здесь быстро откормим-отпоим, через недельку ты у нас будешь…

Наверное, по привычке ей хотелось сказать «женой офицера и губы бантиком», но, вовремя вспомнив о моем разводе, она делает паузу и заканчивает иначе:

— …молодой кобылкой, загарцуешь, как на параде…

— Да ты хоть на Маришку посмотри…

— А чего — и посмотрю! Ну, вылитая мамка в детстве такая же длиннобудылая и глазастая, только немного справнее будет…

— А что такое — справнее?

— Чуток поширше будешь в теле, значица… Наша-то была одни мощи…

Мать решительно останавливает расчувствовавшуюся Феню:

— Ты, похоже, забыла, что девочки — с дороги, голодные, разошлась — не остановить… Давайте сразу мойте лапки и — к столу, а вещи оставьте пока в холле, разберете позже…

— Мари хочет сначала в бассейн, уже все уши прожужжала….

— Прекрасная мысль, можно заодно включить и сауну.

В родном доме нас ждут… Все-таки, действительно, умение управлять собой, да еще, вдобавок, общее оживление и приятная суета, вызванная вручением подарков и демонстрацией недавних преобразований, понемногу отключают память от неприятных воспоминаний. Это удивительно — его предательство так подкосило меня, что в последнее время в Париже мне не удавалось забыться даже во сне. И мое единственное желание теперь — оторваться от недавнего прошлого, обрести хоть на время какое-то подобие душевного равновесия…

Настраиваюсь на предстоящие удовольствия — сауна, бассейн, любимые баклажаны с орехами, легкое вино — и хорошо, что никаких тяжелых расспросов и разговоров, хоть на время полная отключка! Веселюсь для себя!

* * *

Эту фразу я вспоминаю, когда нужно заставить себя переключиться и снять напряжение. Я не сразу поняла всей глубины ее скрытого смысла, когда впервые она была произнесена.

У нас на курсе училась Медея Шенгелия, из Тбилиси. Торжество ленинской национальной политики находилось в полном расцвете — национальные кадры успешно заполняли выделенные заботливым государством проценты студенческих и аспирантских мест в лучших вузах страны.

Получение таких мест находилось в прямой зависимости от значимости отцов в иерархии партийно-советской номенклатуры. Отцом Медеи был сидевший на дефиците директор рынка, что в другие времена вполне могло соответствовать титулу герцога или графа. Вхож он был, понятное дело, в любые двери, ведь кушать хочется всем, а когда речь идет о свежих и остродефицитных продуктах почти при их полном видимом отсутствии — тем более… Короче, его должность давала ему право открыть и ту дверь, за которой распределялись заветные льготные места. Поработал он на славу — до МГИМО, правда, не дотянул, но МГУ оказался ему вполне по плечу…

Бедная девочка и по-русски изъяснялась кое-как, для прочтения же английских текстов тоже прибегала к кириллице — короче, она довольно смутно представляла себе, на каком факультете пребывает, но пребывать было велено, а обзаводиться собственным мнением по поводу выбора профессии — категорически запрещалось…

Затравленная объемом и сложностью учебной нагрузки и полнейшим отсутствием способностей с нею справиться, она примерно раз в две недели устраивала потрясающие вечеринки — настоящие грузинские застолья, приглашая на них самых симпатичных парней факультета.

Ей доставляли из дома на самолете огромные плетеные корзины с жареными до золотистой хрустящей корочки цыплятами табака, домашней выпечки лавашом, нежнейшим сулугуни, свежей зеленью, сладчайшими мандаринами и прочими дарами солнечной Грузии — ребенок получает образование и не должен питаться кое-как… Все это, при свечах, за вечер, охотно сметалось благодарной оравой вечно голодных и готовых поесть на дармовщинку студентов. От желающих насладиться неподдельным «Ахашени», «Мукузани» и «Алазанской долиной» отбоя не было…

Сама Медея, в длинном вечернем платье, закрыв глаза, отрешенно скользила в одиноком танце под привезенные иностранцами и купленные за бешеную цену кассеты с записями модных новинок зарубежной эстрады. Было видно, что ни один из зазванных на вечеринку парней ей особенно не нужен, все они служили лишь фоном, антуражем, на котором происходило действо. Погруженная в себя, прекрасная и никем не понятая, с мистическим выражением лица, она в тот момент казалась призраком, случайно залетевшим на заурядную прозаическую территорию реально жующих ртов и вполне заземленных мыслей относительно тех или иных возможностей продолжения вечеринки. Некоторые особо заучившиеся зануды или капитально определившиеся парочки, отпив и откушав, исчезали, не простившись, уступая место вновь прибывающим…

Мне довелось присутствовать на этих раутах, и однажды, не выдержав, я спросила у нее, в чем смысл этих застолий, для чего она тратит столько времени, усилий и средств, устраивая свои ассамблеи.

Вот тогда-то впервые и было произнесено — «Веселюсь для себя», показавшееся мне глуповатой фразой примитивного сознания. Но позже я поняла, что за этой бесхитростной формулировкой стояла целая философия. Это была ее защита от беспросветной монотонности жизни, способ уйти от проблем, оградить себя от постоянного внутреннего напряжения, порадовать себя. Если праздника нет — его можно придумать, и сделать это нужно самой, самой позаботиться о своем утешении хотя бы на короткое время…

Мы, по молодости и глупости, ничего этого не понимали и зубоскалили за ее спиной, а она уже тогда была мудрее всех нас, интуитивно помогала себе, как могла, как подсказывало ей воображение, традиции и воспитание, и не ее вина, что она оказалась в обстоятельствах тяжелых и ненужных… Как хорошо, что ей удалось преодолеть их, пройти через подавляющую ее действительность, не свихнуться и не решиться ни на какую крайность…