Постель и все остальное - Эллина Наумова

– Ну, и где бы вы жили и кем бы вы были, потомки крепостных крестьян и мелких лавочников? Кем были бы ваши родители, не казни, не вышли большевички тогдашних хозяев жизни? Думаете, получили бы образование и разбогатели? Ха-ха! Тут каждый революционер последней волны тоже свергал коммунистов, чтобы вне их идеологии обязательно преуспеть. Он жаждал свободы творчества и свободы рынка. Много их преуспело на рынке? Не-е-ет, вечные детишки. В человеческом обществе есть избранные. Вот они исполняют свое предназначение при любом строе, любой власти и любыми средствами.

Произнося эту речь, хозяин брызгался слюной и часто прихлебывал из вместительного стакана бесцветную жидкость. Все принимали ее за минералку. Но, судя по тому, что, окончив говорить и пить, он гордо удалился и заснул беспробудным сном, там была водка. Танька, услышав про избранных, почему-то сошла с лица, напряглась, впала в глубокую задумчивость и скоро начала буянить, требуя, чтобы ее выпустили из квартиры. Ирине же было все равно: мало ли теорий, объясняющих, почему одни в шоколаде, а другие в дерьме по уши. Ее больше заинтересовал модно одетый парень с универсальным лицом киногероя. Правда, теперь красавцев на экраны не пускают, чтобы обычные не очень страдали. И зря – девчонки, насмотревшись на идеал, меньше будут унижаться перед всякими. И старушки, отказывающие себе в мыльных операх, чтобы «зрения до смерти хватило», ради такого рискнут остатками здоровья. Дискриминация! Мужчинам продолжают в мелодрамах показывать красоток. Дескать, разве они поверят, что можно до смерти влюбиться в мартышку. У них – кино, а у женщин – как в жизни – лишь бы человек был хороший. Об этом Ирина начала думать недавно. А тогда народ возмущенно загалдел вслед ушедшему цинику, и породистый юноша как-то авторитетно сказал:

– Не заморачивайтесь вы этой чушью. Важно другое. Если бы всемирная, всеобщая, подчеркиваю, история пошла иначе, нас бы не было. Именно нас, род человеческий, конечно, не прервался бы.

Наверное, не будь философ столь эффектным внешне, Ирина и на его слова не обратила бы внимания. Ее тогда больше занимало, почему не явился бойфренд Костя. Но раз уж вслушалась, то дала себе труд припомнить, в какие годы, где и как знакомились друг с другом ее пра– и просто бабушки и дедушки, мама и папа. Парень не лгал – их уносили навстречу друг другу обстоятельства – чаще войны и голод. Но и желание поразвлечься тоже. Одна барышня упросила батюшку взять ее в Москву на торжества по случаю коронации государя императора – хоть одним глазком посмотреть. Там на нее во все глаза посмотрел сын батюшкиного университетского товарища. Нет, все чинно и пристойно было, но могло ведь и не быть, останься она в Нижнем. А один римский юноша в начале двадцатого века приехал с театральной труппой, да так и не вернулся на родину, чем обеспечил русским потомкам италийские корни. Ирину с детства терзал комплекс упущенных возможностей: бабушка говорила, что отказала богатому и вышла замуж за бедного, который таким и остался; папу звали в аспирантуру, но он распределился на завод. Вот если бы они не прощелкали, и самим было бы хорошо, и детям… Таких претензий к близким у Ирины накопилось много – они жили неправильно с потрясающим упорством. А тут мгновенно сложились добрые отношения с прошлым. В какой-то мере все на свете веками происходило для того, чтобы она родилась. Так мило со стороны пращуров. Дальше в рассуждениях и настроениях она не пошла. Давно решила, что для углубленных теоретических занятий человеку дана старость. Терпеть не могла дедов и бабок, которые не заметили разницы между своим рассветом, полуднем и закатом. И зажила, как все, создавая проблемы и решая их. Ирина была сама себе психотерапевтом. Но никогда не бралась спасать других выстраданными методами.

Приход Арсения был отличным поводом для того, чтобы наутро ступить босыми ногами на грешную землю, то есть теплое ковровое покрытие. И это «то есть» слишком много говорит о человечестве, но надо просыпаться не столь раздраженной, чтобы баловать себя вечными мыслями до завтрака. А Ирина, еще продирая глаза, чувствовала недовольство жизнью. Ее задела жалость мужчины уже не на одну, а на две ночи. Дескать, сиди, наивная, в замначальницах и не рыпайся. Она вспомнила, как знакомая пришла работать секретарем в маленькую фирму – пять человек в офисе, включая ее и гендиректора. Пообвыкнув, девушка начала сплетничать с водителем шефа.

– Лилия Петровна, божий одуванчик, наш бухгалтер…

– Она – финансовый директор.

– Иди ты! А Паша, юрист…

– Он – заместитель генерального.

– Елки, но Валера-то, инженер…

– Он – коммерческий директор.

– Блин, по ходу тут все начальники, я одна подчиненная, – расстроилась выпускница филфака и написала заявление об уходе.

«Тоже мне счастье – вечная конторщица в аналитическом центре, – думала Ирина. – Нет, прав был Евгений Владиславович, надо подчиняться одному и самому главному руководителю. Хорошая я помощница, раз он сохранил мой номер на годы. И помнит тех, о ком я ему рассказывала. Вот возьму и схожу к нему сама. Танька ему понадобилась, как же! Она – предлог, он и звонить ей не станет. Намучился с безответственными идиотками, думал, я, услышав его голос, сразу попрошусь обратно. И попрошусь, раз Арсений холост». Это и было причиной причин. Любовник вернулся по доброй воле. Сообщил, что никогда не был женат. Увольнять отказался. В каких еще ситуациях надеяться на замужество? Но Ирина и чистой кожей, и здоровым нутром, и даже корнями своих густющих от проветривания в любую погоду московских волос чувствовала: служебный роман не для него – щепетилен очень. Наверняка вздохнет с облегчением, если она куда-нибудь устроится. Заодно и покажет ему, что работу ей найти – не проблема. Просто лень было суетиться. Но если сам ночью пришел… Если свободен… Под лежачий камень вода не течет, надо действовать.

Она подошла к окну и отдернула штору. Простора хотелось, чтобы фантазия разыгралась. Лучший способ почувствовать себя человеком – расправить плечи, поднять голову и посмотреть вдаль. Сначала Ирина неосознанно так делала, а потом стала практиковать, когда надо было на что-то решиться, но апатия или трусость одолевали. Взгляд уперся в безобразную коробку строящегося напротив дома. Как быстро эти одинаковые монстры теперь вытягиваются, неделю назад еще была перспектива. И что делать? Ящик включать, искать канал с каким-нибудь обворожительным морским видом? Врут про гибель телевидения. Наоборот, экран скоро станет единственным настоящим окном в городских квартирах. Кожа и ноздри ничего не ощущают, зато тонны и километры воды живут, плещутся с неповторимым шумом. Ирина подняла глаза – равномерно голубой клок неба, будто искусственный. Эпоха смога. «Наверное, современные красители вот-вот отобьют у нас желание лицезреть природные краски, – вздохнула потомственная горожанка. – Люди тысячелетиями воспевали, скажем, небесные оттенки и развивали химию.

Много-много всего развили, чтобы освободить время для лицезрения. А времени почему-то все меньше и меньше. И оттенки все беднее и беднее. Грустно. Надо собираться на работу». Как говаривала ее сокурсница, убедилась, что не робот, что еще способна чувствовать, и хорошо, и беги себе дальше.