Полиция - Уго Борис

– Я понял, о чем вы говорите! Но если я решу снять его с рейса, это будет иметь серьезные последствия. Мне придется объясняться перед начальством, отчитываться перед выславшей его префектурой. К тому же сейчас, после знакомства с пассажиром, у меня нет оснований полагать, что его пребывание на борту угрожает безопасности полета. Вы меня понимаете? Его сопровождают. Я не вижу причин бояться, что он создаст проблемы на борту. Если бы он шумел, сопротивлялся, если бы я опасался, что во время полета пара десятков человек начнет бегать по салону и центр тяжести самолета сместится, тогда да. Но тут все иначе…

Виржини замечает, как пилот украдкой осматривает салон. Она вдруг всем телом чувствует бесконечную жестокость окружающего их спокойствия. Сейчас она проиграет. Она растерялась здесь, среди приглушенных шумов, наполняющих салон самолета, где звуки не распространяются, где их поглощает ковровое покрытие и обивка кресел, гулких стуков, доносящихся из багажного отсека, гула вспомогательного двигателя. Кажется, что здесь, внутри салона с округлыми стенами, нет насилия, а есть лишь возбуждение отправляющихся в путешествие людей – вышедших на пенсию преподавателей французского в дешевых ветровках, турок в песочного цвета плащах, ищущих приключений городских жителей в одежде из «Селио», «Эйч-энд-Эм», «Декатлона», пижонов из восточных районов Парижа, настолько уверенных в собственной мужественности, что они могут позволить себе надеть оранжевые или даже ярко-розовые брюки, маленьких француженок из среднего класса – в шароварах, с заплетенными в мелкие косички светлыми волосами, – у которых нет слов, чтобы выразить возмущение обществом потребления, но которые перед поездкой не забыли сделать себе эпиляцию как у порнозвезд.

– За нами пришли, – предупреждает Аристид, заметив в салоне представителей пограничной полиции.

Командир корабля поворачивается к Виржини: он почти расстроен. В его самолете вдруг оказалось слишком много народу. Вот уже несколько минут все они блокируют центральный проход, в котором с трудом могут разойтись два человека. Главная бортпроводница даже попросила коллег приостановить посадку. Командир вежливо улыбается Виржини, как бы говоря, что он больше ничего не может сделать.

– Мы сопровождали этого человека по заданию штаба, – решительно бросает Аристид подошедшим пограничникам.

– А я английская королева, хотя это мало кто замечает, – парирует идущий впереди пограничник.

Они прибыли, чтобы вывести из самолета двух идиотов. Виржини понимает, что сопротивляться бесполезно, что они исчерпали все доводы, все средства. Она сама не своя от тревоги. Она в последний раз оглядывается на таджика, этого невероятного человека, который всегда реагирует с большой задержкой, которого выбили из колеи пытки и страх, человека, который полгода шел пешком, чтобы сегодня вечером довести ее до слез. Вот увидите, едва они выйдут из самолета, он начнет кричать. Он все делает не вовремя, и она уже ничем не может ему помочь. Она печально улыбается и кивает ему на прощание. Пограничники пытаются обойти Аристида, но тот перегораживает проход, желая прикрыть Виржини и выиграть время. Пограничники обращаются к конвоирам прямо через его плечо, обсуждают с ними создавшуюся ситуацию.

– Мы тоже ничего не понимаем. У нас все под контролем, – заявляет первый конвоир, нарочно не двигаясь с места, желая показать, что так и будет сидеть на протяжении всего полета.

– Вам запрещено находиться на борту этого самолета, – повторяет пограничник, успокоенный заверениями конвоиров.

Виржини и Аристид оказались в их территориальных водах. Все они работают на одно министерство – но здесь, в самолете, полицейские нарушают установленные границы.

– Знаешь комикс про собачку Пифа? – спрашивает Аристид, внезапно решивший как следует разобраться с новым знакомым.

– Хочешь в игры играть?

– А комикс про ППФ?

– Покиньте самолет, – приказывает его коллега не терпящим возражений тоном.

Эта обыденная фраза сейчас звучит совершенно нелепо. Выметайтесь. Пока Аристид пытается втянуть пограничников в беседу о том, у кого член длиннее, Виржини осознает, что они превысили лимит терпения и что, если они надеются уйти с минимальными потерями, им надо исчезнуть как можно скорее. Она поворачивается к конвоирам, горько бросает им:

– Говняная у вас работа, парни.

При этих словах кровь приливает ей к лицу.

– Но кому-то ее нужно делать, – отвечает первый конвоир.

– Вот именно, – подхватывает второй. – И каждый прикрывает собственную задницу!

Она разворачивается на каблуках и вслед за командиром корабля, Аристидом и пограничниками протискивается мимо стоящих в проходе людей. Они нелепой вереницей идут по салону, боком пробираются между пассажирами, неловко задевают их своими дубинками, большими белыми баллонами со слезоточивым газом, табельным оружием, – аксессуарами из пьесы, для которой нужны другие декорации.

На выходе из самолета Аристида поджидают сотрудники полиции аэропорта, предупрежденные службой охраны: они требуют объяснений. Крошечная процессия останавливается. Виржини слышит, что разговор идет на повышенных тонах. Аристид говорит, что они выполняют задание Парижского штаба, делает вид, что не имеет ни малейшего представления о принятых в аэропорту методах работы.

У трапа, за дверью, она слышит голос Эрика. Он примчался следом за ними и теперь пытается вытащить их из передряги. Эрик перебивает пограничников, вмешивается в разговор, пока тот еще не полностью вышел из-под контроля, спокойно возражает им, сразу же снимает напряжение. Она слышит, как он говорит, что это исключительный случай, напоминает об обстоятельствах, которые привели их сюда, о пожаре в Венсенском центре административного задержания, о том, что его наряд совершенно не знаком с протоколами обеспечения безопасности в аэропорту. В какой-то момент ему даже удается рассмеяться, и смех его звучит очень естественно. Перепалка тут же стихает, а к его коллегам, наконец, готовы проявить снисхождение. Эрик демонстрирует свою власть, Аристид и Виржини якобы просто исполняют его приказы. Он берет на себя ответственность за их реакцию, в основе которой лежали лучшие намерения: да, эта реакция глупа, достойна сожаления, но все же они действовали из добрых побуждений. Он извиняется от лица всего своего наряда, словно это поможет исправить допущенную ошибку, словно его коллеги попросту заблудились и случайно оказались в этом самолете, и полагает инцидент исчерпанным. Им действительно больше нечего здесь делать; какое удачное совпадение – они как раз уезжают. Он так ловко лавирует между рифами, что ему удается прервать переговоры как раз вовремя, пока никто снова не перешел на личности. Более долгие объяснения лишь дали бы больше оснований для обвинений в их адрес. Движение возобновляется, вереница полицейских идет к двери. Виржини шагает через порог с опущенной головой, неотрывно глядя на корзинку с освежающими салфетками у входа в самолет, которую она не заметила, когда заходила, и на передвижной столик с газетами – «Ле монд», «Ля круа», «Либерасьон», «Эко», «Л’Опиньон», «Л’Экип». Эти мелкие детали вдруг наполняют ее тоской: они вопят о том, что Земля ни на миг не переставала вращаться с тех пор, как она выскочила из машины и помчалась к самолету.