Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

В образах «Бассейна» присутствует особый, довольно тяжелый аромат. Этот фильм не похож ни на один другой из всех, в каких я снималась, настолько ощутим в нем эротизм и настолько он пропитан атмосферой опасности. Ближе к концу съемок произошел ужасный случай: телохранителя Алена Делона нашли мертвым в пластиковом мешке. В сцене утопления Мориса Роне на площадке настоящие детективы сновали вперемежку с киношными. Я чувствовала себя маленькой девочкой, втянутой в какие-то взрослые игры. Я не понимала ничего, включая значение своей роли, и позволяла остальным – которые как раз все понимали очень хорошо – манипулировать собой.

Вторник

Я заключила gentleman’s agreement[91] и надеюсь, что смогу его выполнить. Он страшно боится, что я сбегу, как Бардо в Альмерии. Он любит ее и до сих пор носит подаренное ею обручальное кольцо. Но вот в субботу он в первый раз его снял – ради меня. Вся эта история развивалась слишком быстро – во всяком случае, слишком быстро для меня. Я желала его, но не хотела отдаваться ему всем сердцем. Нет, только не сердцем! Но вот так вышло, что он меня полюбил, и в каком-то смысле я именно этого и хотела, потому что я тоже его люблю, но кроме него мне нужен весь мир, потому что вместе с ним для меня все только начинается, а это и есть мое самое большое желание. Он открыл во мне нечто такое, о существовании чего я сама не подозревала, – способность любить, которая всегда меня пугала. Я люблю его. Да, это правда, но я вижу всех, кто находится рядом, и надеюсь быть сильной.

Серж сочиняет музыку. Для меня очень странно оказаться в этом мире. Не потому, что мне не хватало возможности побренчать на старом рояле – просто я боялась повторения.

Мы собираемся на каникулы. Скорей бы! С тех пор как мы познакомились, мы только и делали, что работали. Он сказал, что будет приходить ко мне в выходные. Я хочу, чтобы у меня была своя квартира, потому что тогда он сможет оставаться у меня подольше. Впервые в жизни мне ни перед кем не надо отчитываться – ни перед мамой, ни перед папой, ни перед Джоном. Я собираюсь хранить СГ верность, иначе все изменится, и явно не к лучшему. А лучшее, что у меня сейчас есть, – это он. Странно, но я чувствую себя так, словно я моложе, чем была до рождения Кейт, как будто и не было этих двух лет. Но у меня есть доказательство того, что они были, – это Кейт. Следовательно, я их все-таки прожила. В нашей жизни с Джоном бывали моменты, когда мы оба слишком сильно давили пальцами на магнитную доску, оставляя на ней следы ногтей, и теперь, как ни старайся стереть рисунок, они все равно видны. Серж говорит, что я должна нанести на доску новый рисунок поверх старого, чтобы все следы исчезли, изобразить что-нибудь новое и прекрасное, необычное и возвышенное, – тогда я забуду, что там было раньше. Это мне почти удалось. Мой рисунок – странный и эротичный – это Серж и все, что он сделал для меня. Впервые в жизни я повстречала мужчину. Я танцевала с ним. Почти сразу я легла с ним в постель и больше не хотела с ним расставаться. Я была так счастлива. Мы ходили ужинать в King Club, к Режине, а потом отправились в «Хилтон». Он был возбужден и невероятно притягателен. Я нервничала, но мне хотелось быть современной и свободной – и доказать, что я такая и есть.

Пигаль

«Хочу в бордель!» – заявила я после двух дюжин устриц и чрезмерного количества вина. Я не прикидывалась. Мне давно до смерти хотелось посмотреть, на что это похоже, и сейчас вроде бы настал подходящий, если можно так выразиться, момент. Мы велели таксисту пересечь небольшую спокойную улочку, по тротуарам которой неспешно фланировали дамы. Все это показалось мне слишком респектабельным. Если уж посещать клоаку, то надо выбирать самое дно, не так ли? Не двухзвездочный отель, а настоящую дыру; я же прямо сказала: наихудшее место из всех!

Десять минут спустя мы вышли на площади Пигаль и двинулись вперед по отвратительного вида улице. Сердце у меня колотилось – теория становилась практикой. Я шла в мини-юбке и сексуальных сапогах-ботфортах. «А ну, выцарапайте ей зенки», – крикнула одна сильно потасканная девица, и сейчас же с другого конца улицы ко мне направились ее четыре разъяренные товарки. Я мгновенно поняла, что означает слово «агрессия». Жуткий квартет был от нас в опасной близости, когда Люсьен[92] схватил меня за руку и потащил за собой в сквер, страшным голосом бормоча на ходу: «За что мне это?» Сбившиеся в небольшую кучку французы, минуту назад пытавшиеся впарить нам порнографические открытки, хохотали и притоптывали ногами. Они находили сцену забавной, но нам было не до смеха. Уже в такси Люсьен объяснил мне причину злобы проституток, намеревавшихся выцарапать мне «зенки», то есть глаза. Я привлекала к себе слишком много внимания, тогда как они считали эту территорию своей, так что неудивительно, что они так рассвирепели.

Мы проехали чуть дальше и обошли две другие улицы, но они показались мне недостаточно мерзкими, и час спустя мы вернулись на площадь Пигаль. Я тряслась от страха как осиновый лист. На сей раз нам удалось добраться до отеля – я выбрала самый грязный и обшарпанный – целыми и невредимыми. Видимо, четыре мои подружки в это время были заняты делом. Отель и правда был достоин звания самого злачного места на свете. Нам пришлось зайти в расположенный по соседству бар со стриптизом и выпить для храбрости по две рюмки коньяка. Отель, на первый взгляд, был самым обыкновенным – если бы не красная вывеска на фасаде, подтверждающая, что мы нашли то, что искали.

– Номер, – спокойным и уверенным голосом сказал Люсьен. Я стояла рядом и задыхалась от ужаса.

– Сколько лет девчонке? – спросил старик-портье.

– Она совершеннолетняя, – ответил Люсьен.

От смущения я не могла поднять глаз.

– Нет, с этой девчонкой нельзя, – отрезал старик.

– Ей двадцать один год, – продолжал настаивать Люсьен, хотя голос у него слегка дрогнул.

– Документы, – потребовал старик.

Все это выглядело еще неприятнее. К нам подошли четыре тощих парня. Еще чуть-чуть, подумала я, и меня здесь изнасилуют.

– Покажи ему свой паспорт, – приказал мне Люсьен.

Oh dear, oh dear… Час от часу не легче. Я полезла к себе в сумку. Пока старик изучал мои британские данные, мне хотелось провалиться сквозь землю. Потом они все вместе принялись высчитывать, сколько мне должно быть лет, если я родилась в 1946 году. Я про себя молилась, чтобы защита ее величества оказалась достаточно надежной в арабском борделе Парижа, когда Люсьен, успевший сунуть портье лишнюю купюру, толкнул меня локтем в направлении лестницы.