Мистер Себастиан и черный маг - Дэниел Уоллес

Не то Том Хейли. Каждый день он возвращался полный кипучей энергии и новых идей. Однажды он принес тюрбан.

— Знаю, это индийская вещь, но в заведениях, где мы выступаем, никто не обратит на это внимания. А если обратит и уличит нас, на такой случай учти: корабль простоял месяц в Бомбее и ты перенял немного той прекрасной культуры. Бомбей — это порт? Пожалуй, лучше проверить. А не важно. Я могу сказать, что ты с Луны, и, поверь, сумею убедить их в этом. Не сомневайся.

Генри и не сомневался. Подобное чувство его больше не посещало, он полностью доверял своему импресарио. Том Хейли придумывал истории, в которые невозможно поверить, и Генри верил во все из них, по крайней мере недолго, столько, сколько было необходимо для того, чтобы отработать свои номера перед, например, провинциальной аудиторией плюс еще немного, чтобы успеть выбраться из городка.

— Генри, я могу представить тебя на сцене рядом с Гарри Гудини — ты, конечно, выходишь перед ним, разогреваешь публику, но все же вы выступаете на одной сцене. И ты станешь таким же знаменитым. Я вижу это. Нет, ты не единственный негр-маг в стране и, не знаю, может, не единственный белый чернокожий маг, но вот что скажу тебе: их единицы, и ни одного, насколько знаю, кто обладал бы таким, как у тебя, врожденным мастерством. Ты — превосходен, Г. У. Где ты научился всем этим вещам? Наверняка от другого мага. Но от кого? Признайся. Может, я знаю его.

Но Генри еще не мог заставить себя произнести то имя. Он даже не был уверен, что знает его. Себастиан. Хорейшо. Тобайес. Джеймс. Возможно, они все придуманные. С самого начала, понял Генри, мистер Себастиан намеревался похитить его сестру, так что все, что он говорил, было ложью. Вот почему он так упорно искал ее.

* * *

Через несколько дней превращение завершилось. Том Хейли, возвращаясь из офиса, обычно с порога звал: «Есть кто дома?» — и прямиком направлялся к холодильнику за ледяным пивом (там всегда у дальней стенки стояла янтарная бутылочка), потому что сухой закон, как он всегда говорил, только усиливал его жажду. Но тем вечером, когда он вошел, Генри уже ждал его в коридоре, и, увидев его, Том Хейли забыл о холодильнике, не крикнул всегдашнее «Есть кто дома?». Он замер на месте, глядя на Генри как завороженный.

— Генри, это ты?

Он не мог поверить своим глазам.

— Сегодня я долго сидел под лампой, — сказал Генри.

— Да уж, вижу, — недоверчиво проговорил Том Хейли. — Вижу.

Он медленно приблизился к Генри, внимательно разглядывая его, поскольку возможно было, что это вовсе не Генри. Провел указательным пальцем по его щеке, посмотрел на палец. Ничего. Кончик пальца был бел как снег.

Он улыбнулся, и Генри заулыбался в ответ. Такого он давно не испытывал: удовольствие от того, что доставил кому-то радость.

— Что, хочешь увидеть себя, малыш? — спросил Том Хейли.

— Пожалуй, хочу, — кивнул Генри.

Том Хейли не мог отвести от него глаз.

— Ну и ну, — повторял он снова и снова. — Ну и ну. Где твой отец?

Генри показал на их комнату. Дверь была закрыта.

— Что он там делает?

— Он не желает меня видеть.

— Не желает тебя видеть, — мягко повторил Том Хейли, опустился на колени перед Генри и отвел волосы, спадавшие Генри на глаза. — Да, твой отец впечатлительный человек.

— Он пьяница, — сказал Генри. — Он мой отец, но он пьяница, который разочаровался в жизни из-за свалившихся на него несчастий. Я таким не буду.

— Нет, — улыбнулся Том Хейли, — ты таким не будешь, вижу.

— Я не нравлюсь ему таким. Но он мне тоже таким не нравится. Так что мы квиты.

— Пожалуй, — сказал Том Хейли, встал и сорвал газету с тостера, ближайшей к нему зеркальной поверхности.

В ней Генри и увидел впервые за неделю свое лицо, вытянутое и искаженное в гладкой изогнутой поверхности, как в кривом зеркале комнаты смеха. Он покоричневел. Генри Уокер стал коричневым.

— Еще один небольшой штрих, — сказал Том Хейли.

Отыскал в буфере ножницы и принялся подстригать Генри, пока на его голове не образовалось нечто вроде черного шлема. Эффект был поразительный.

— Что вы сделали с моим мальчиком? — завопил отец Генри, появляясь у них за спиной.

— То, о чем мы все договаривались, — ответил Том Хейли. — Знаю, это ужасно. Я сам малость потрясен, но…

Отец Генри бросился на Тома Хейли, размахивая руками. Он никогда особо не умел драться. Том Хейли поймал руки мистера Уокера, прижал их к его телу и держал, чуть ли не обнимая его, пока пламя его ярости не сошло на нет, погашенное слезами, вздохами и содроганиями.

— Это уже даже не мой сын, — говорил мистер Уокер, плача. — Это кто-то другой. Я потерял сына.

И это было правдой. Генри знал, что это правда. Генри больше не было, он окончательно потерял себя. Мальчик, в которого он превратился, — Бакари из таинственного Конго — посмотрел на Тома Хейли и…

[Далее неразборчиво]

На другое утро они в очередной раз отлично позавтракали. Генри уже научился не обращать внимания на сигаретный пепел в яичнице, он даже поверил, когда Том Хейли сказал, что это полезно для него. Ну а отец думал, что это перец.

Когда с едой покончили, Том Хейли дважды хлопнул в ладоши, словно показывая фокус.

— Пора посмотреть, как у нас получится в реальной жизни. Набрось пальто, Генри, на улице холодно.

— На улице?

Сердце у Генри неожиданно бешено заколотилось, как мотор, и Том Хейли принялся постукивать черенком ножа по столу, повторяя его ритм.

— Не волнуйся так, Генри, — сказал он. — Все будет хорошо.

Они представляли собой странную картину: двое белых мужчин с негритянским мальчиком. Накануне вечером выпал снег, и на его фоне Генри казался еще чернее. Не было встречного, который бы не провожал их долгим и озадаченным взглядом.

— Недурно, — негромко пробормотал на ходу Том Хейли. — Очень даже недурно.

— Куда мы идем? — кашлянув, осведомился отец Генри. — Холодно, как у ведьмы за пазухой.

— Есть тут одно местечко, — ответил Том Хейли, дымя сигаретой. — Кварталах в трех-четырех отсюда. Устроим первую пробу. Посмотрим, как примут нашего маленького Франкенштейна. — Он потрепал Генри по его афроприческе. — Шучу. Ты не сердишься? Я шучу.

Пройдя пять кварталов, они остановились на углу напротив парка. Как будто они квартал за кварталом возвращались в былые времена, все вокруг менялось: офисные здания уступали многоквартирным домам, те — маленьким домикам, домикам с крохотными лужайками перед ними, аккуратным, но ветхим, словно бы перелицованным. Люди здесь были сплошь чернокожие. Одни мужчины, завернувшись в одеяла, торчали на крыльце, дрожа от холода, другие сгребали снег с дорожек. Но выглядели они все одинаково.