Первая формула - Р. Р. Вирди

года, вероятно, придется просить милостыню, если ничего не изменится к лучшему.

– Твой змей мы изымаем для изучения в Мастерской ремесел, и я предлагаю отстранить тебя от занятий на предстоящий семестр.

Риши Бариа окинула взглядом прочих Мастеров, ожидая их мнения.

– О, перестань, риши… – Голос Ватина звучал словно из-под сугроба. – Ты желаешь подвергнуть публичной порке мальчика, который пострадал физически да еще и лишился денег.

– Правила есть правила, уважаемый Мастер философии.

Взглядом риши Бариа можно было запросто перерезать бечевку воздушного змея. Ватин закатил глаза:

– Он уже достаточно наказан, изранен и утомлен. Тут, кажется, говорили об историях? Мальчик пережил такое, о чем обычно рассказывают в легендах, создал такие плетения, что позволили ему превзойти любого из учеников Ашрама! Да, он немного схитрил, и что с того? Лучше обратите внимание на его успехи! Неужели мы готовы выпихнуть из Ашрама подобный талант из-за каких-то правил? Чего он добьется на улицах Гала? Ему и пойти-то некуда, а впереди целый семестр. Скажу иначе – чего добьемся мы, отказав в обучении парню, которому удалось обмануть решительно всех, да еще, как говорят, создать сложное плетение?

Риши Врук, он же Ватин, он же Мастер философии, а самое главное – мой друг, поднялся из-за стола и окинул взглядом комиссию.

Каждый риши потупился. Понимая, что одержал победу, Ватин вновь уселся и предоставил бразды правления директору.

Тот еще раз представился – протокол есть протокол, и я успел возненавидеть его всеми фибрами души.

– Мастер духа, директор. Наш Мастер философии, риши Врук, говорит разумно. Несмотря на то что к Принятому Ари и ранее были некоторые вопросы, мне представляется, что изъятие выигрыша и воздушного змея станет для него достаточным наказанием. В конце концов, мы ведем речь о празднике и о детской игре и не можем предположить, кто победил бы, не используй Ари плетение. – Он откашлялся и повернулся к риши Бариа: – И кстати… Мастер ремесел, не проявил ли Принятый Ари искусства, позволяющего присвоить ему ранг Кейтара? Достаточно ли значимы его достижения?

– Да, проявил, директор.

Я на миг воспрял духом.

– И все же это не отменяет сказанного. Даже если он не знал, что нарушает правила, – разве нельзя было спросить? Подобное отсутствие предусмотрительности перечеркивает его успехи. Я возражаю. Полагаю, Ари следует оставаться Принятым до тех пор, пока он не научится усмирять свои непроизвольные порывы.

Риши Брамья ухмыльнулся во весь рот, обратив на себя всеобщее внимание. В его глазах заплясали чертики, и, приложив палец к носу, он посмотрел на меня самодовольно и многозначительно.

Я понимал значение его взгляда: ты слишком умен, я ведь предупреждал. Повторял, что ты не готов. И еще тысяча подобных дурацких «говорил же…».

Я подавил желание ответить ему не менее насмешливым взглядом и приложил некоторое усилие, чтобы выглядеть по праву наказанным учеником. Покорно склонил голову и забубнил извинения:

– Прошу прощения, что нарушил правила, уважаемые Мастера. Сделаю все возможное, чтобы с ними ознакомиться и впредь подобного не допускать. Благодарю, что не приостановили мое обучение и не заставили вновь пройти по огню.

Директор распустил членов комиссии. Нихам, злорадно ухмыляясь, ушел вместе со всеми. О, как же мне хотелось стереть с его лица самонадеянную усмешку! Не пожалел бы свою пораненную руку.

Выйдя из Шахты в коридор, я направился в свою комнату. Настроение было из рук вон, видеть никого не хотелось. Увы, во дворе меня нагнал риши Врук:

– Ари, подожди!

Он закашлялся, схватившись за горло. При естественном освещении странное впечатление, которое на меня произвели его глаза, улетучилось. Цвет их пока не стал прежним, однако и желтого оттенка я больше не замечал.

– Ты в норме?

Я невнятно заворчал сквозь зубы.

– Или говори так, чтобы я тебя слышал, или не говори вовсе, засранец ты этакий. Сейчас не время придуриваться.

Хм, ни прежней шутливости, ни сочувствия… Ватин никогда не был со мной столь резок. Что заставило его нервничать?

– Извини, риши Врук.

– Только не начинай! Ладно, извини за грубость. Я немного взвинчен, понимаешь? Просто ответь на вопрос.

– Хм… Даже не знаю. – Я потер лицо, не ощутив боли в изуродованных пальцах – мороз ее умерил. – Радовался победе – еще бы, посрамил Нихама… Гордился успешным малым плетением. Не предполагал, что все так повернется, поэтому и зол.

Ватин мягко положил руку мне на плечо:

– Знаю. Результат ужасный. Я сделал все, что в моих силах, пытаясь избавить тебя от более жесткой кары. Не хотелось, чтобы ты пропустил целый семестр из-за этих старых задниц.

Он криво ухмыльнулся. Я снова не увидел в его лице свойственного ему очарования, однако настроение мое слегка поднялось.

– Спасибо, Ватин.

– Не благодари, – небрежно махнул рукой он. – Тебе следует денек отдохнуть. Джи-а?

– Джи, – кивнул я и решил задать мучивший меня вопрос: – Ватин… Я заходил в твой класс, как только вернулся из Ампура. Мне сказали, что ты уехал. Могу спросить, где ты был?

Он вновь усмехнулся:

– Можешь.

Ответа, однако, не последовало.

– Так где? – наконец не выдержал я.

– Ах, шел по следам одной истории. В ней ведь всегда есть что-то интересное: невероятные истины и ложь, в которой следует разобраться, – отличный материал для философа. Уж не говорю, какие из легенды можно извлечь уроки и какими домыслами люди ее наполняют. Любая история поведает многое о своем рассказчике, о том, кто ее придумал, и о том, кто ее слушает. Все это ценный опыт, порой даже более ценный, чем сама истина.

Я увидел в словах друга глубокий смысл и, как бы между прочим, заметил:

– И более ценный, чем любовь.

Ватин напрягся.

– Нет, Ари. Вовсе нет. Любовь – сама по себе история, вероятно, самая могущественная из всех. Когда-нибудь расскажу тебе, откуда я это знаю. Когда-нибудь… – В его глаза вернулся привычный блеск. – Может быть. Прошу, веди себя должным образом до конца семестра, хорошо? Я не всегда сумею тебя выручить.

Он ткнул мне в грудь набалдашником своего посоха, увенчанным серебряной волчьей головой.

– Обещать не могу, – фыркнул я.

Ватин картинно приложил руку к сердцу и ушел, оставив меня в покое.

Я махнул ему вслед и направился к себе.

* * *

– Шола, ну что ты натворил? Чертов пепел Брама…

Я окинул взглядом свою комнату. Запасные бечевки были спутаны так, что без помощи магии не размотаешь. Свечи, которые я, к счастью, оставил незажженными, валялись на полу – исцарапанные, изувеченные, поломанные. Стены – в царапинах от когтей. Кто виновник разгрома – догадаться несложно.

По углам лежали мерзко пахнущие кучки.

Шола неторопливо