Мы больше нигде не дома - Юлия Михайловна Беломлинская

— Прощай, Мария…

Оторвали и повели. По той пыльной вечной дороге, где качаются длинные тени, две клячи телегу везут, уныло сгибая колени, конвойные рядом идут…

— Мария! Пусть его не убьют! Пусть только не убьют!

Мария была деревянная, молодая и пригожая. Совсем не такая как на русских иконах. Румяные щеки, голубые глаза и улыбка — бантиком. Точно так выглядела кукла в лавке у Райскина, на которую она смотрела все детство, а купить ее никогда и никому было нельзя — не было в их городке таких денег, чтобы покупать детям таких кукол. Но она приходила в Райскину лавку каждый день и потихоньку разговаривала с Райскиной куклой, иногда и просила ее помочь, ну так, по мелочи — помириться с подружкой или чтобы мама испекла маковый пирог. Вот и сейчас она разговаривает с куклой. Просит помочь — так, по мелочи…

— Пусть его только не убьют!

А о самом главном забыла попросить, чтобы им снова увидеться. Нет, не забыла — она знала, что этого нельзя просить. Не увидятся они больше. Пусть он только живет. Не умирает. Если бога нет, можно молиться кукле. Ну не обезьяне же…

— Матка Боска,..

Она говорила с куклой по польски. А ведь и та, из детства, была полячка — Райскин привез ее из Ковно. По-польски она совсем немного знала, но такую простую фразу — конечно знала.

— Нехай не сгине…

Так оно и вышло. Его увели. Долго вели. Потом везли по железной дороге. Опять вели. Далеко. Не до ближайшей сосны или березы, как обычно водили они… он.…

— Ну и ничего не понятно… почему его увели, а ее отпустили? —

— По блату! Просто по блату — этот комиссар оказался из ее городка — «некст дор бой». Сто раз такое было. Особенно у евреев. У них это «свои» — оказывалось сильнее политических убеждений. Тем более, анархисты — коммунисты, это все близко — одна банка с пауками. Он ее пожалел и решил не брать. Он был другом ее старшего брата. Помнил ее с детства. Да она еще и находилась в детстве, ей ведь сколько лет было в 19-м? Семнадцать…

— А чего ж она не могла уговорить — чтобы и его тоже?

— Она и уговорила! Его ж не расстреляли на месте. Его увезли, судили гуманным красным судом и дали ему ерунду — пятеру. Его всюду провели как рядового махновца. А ведь он не был рядовым, его надо было стрелять сразу, а комиссар его спас. Из-за нее. Ее пожалел. Он-то ему наверняка был глубоко неприятен. И уж конечно его увезли от нее как можно дальше. И чтоб ни писем, ни вестей. А ей он сказал, что сделал все, что в его силах. И за это она должна была остаться с ним. Так она оказалась у красных. А мой дед родился у нее через 8 месяцев. Считалось что он — комиссаров. Но на самом деле, он был сыном того — любимого. А вообще вся эта история и вся эта роковая любовь происходила между очень молодыми и посему легкомысленными людьми. Ей было семнадцать, ему двадцать. Да и комиссару — двадцать. Все они начинали свой героический путь лет в четырнадцать. Какая-то Кампучия…

Питер 2005

ПОЛХОВ-МАЙДАН

— Меня растили иначе. Мою личность строили, как строят дом. Сперва полагается фундамент. И корни. Конешно корни. Во первых, религия. Ну элементарная вера в бога. И конешно, история Иисуса Христа. Без нее просто никуда дальше не двинуться. Лет в пять она уже понятна человеку. Но раньше — до Христа, в три года — самые первые камни этого фундамента — язычество. Архаика. Архаическое искусство. Первое что я помню — матрешка. Наша русская Палеозойская Венера. Беременная деревянная девушка, а внутри еще одна, а в ней еще одна…

— Мальчикам не покупают матрешек..

— Да конешно, им покупают сразу солдатиков. А начинать надо с матрешки!

И сразу объяснять, что солдатики нужны для того чтобы защитить матрешек. Матрешки — это женщины и дети, мирное население. Матрешек мы покупали только полхов-майданских. Потому что они были лучшие. Это был ритуал: по выходным меня привозили к папиным родителям в огромную коммуналку на углу Некрасова и Греческого. Знаешь, там такие серые дома начала 20 века — такой модерн. И вот мы с папой шли на Мальцевский рынок. Никто из семьи не называл его Некрасовский. Да и непонятно было, какое отношение рынок может иметь к поэту Некрасову. Все звали его по старинке — Мальцевский. И там были ряды деревянных игрушек. Но ни семеновских- клаасика, ни сергиево-посадских — праматерь русской матрешки, на Мальцевском не было. Только Полхов-Майдан. Мы с папой ходили по рядам — выбирали. У меня глаза разбегались от этих сумасшедших красок — фиолетовые, бирюзовые, малиновые, оранжевые… да разе можно было сравнить с семеновскими, что продавались в магазинах «Русский сувенир!» Те были скушно-желто-черно-красные. И все одинаковые. А полховские все разные! Всяк мастер, оставаясь в традиции, иемл свой стиль, свой почерк. Все это папа объяснял мне, показывал… мы покупали матрешек, птички свистульки, деревянные яички, а еще шкатулки. На крышках и боках этих шкатулок был нарисован Полхов-Майдан, отчий дом этих мастеров. Было очевидно, что это и есть Рай. Небеса в Полхов-Майдане были розовые, трава изумрудная, закаты малиновые… там стояли беленькие домики под красными крышами. А еще в Полхов-Майдане протекала ослепительно синяя речка, и по ней плыли лодочки. На бережку мельницы вертели радужными крыльями. Оранжевое солнце раскидывало золотые лучи. Церквей они конешно не рисовали — за этим строго следили, особенно в те, хрущевске времена моего детства. В этих шкатулках мы держали все: и пуговицы, и сахар, и карандаши… В доме их было множество. Папа мне рассказал, что матрешка пришла в Россию из Японии. Русская матрешка — очень молода. Ей и двухсот лет еще нету. Создатель русской матрешки — художник Сергей Малютин — мирискуссник. Все они — мирискуссники, увлекались архаикой. По его эскизам в конце 19 века сделали вот таких деревянных кукол в виде деревенских русских девушек. И дали игрушке самое распространенное в ту пору деревенское женское имя. Малютин прожил долго, умер в 1937-м своей смертью! Ему было 80. Он еще успел потрет писателя Фурманов написать, прикинь? Фурманова, который Чапаев! Но вообще то думаю, что родина матрешки не Япония, а Китай, а японцы уже взяли… Ой, я так никогда не дорасскажу. Значит начинать надо с матрешки…

— Да понял, я понял, и чтобы только Полхов-Майдан!

— А потом в жизнь человека приходит Библия. Не в 25 как к тебе. А в пять. Потому что архаическое искусство и Библия это ФУНДАМЕНТ. И вот приходит Библия. И с ней приходит русская икона. Не те вот слащавые картинки