Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

Первый глоток привычно обжег горло; Эдвард так торопился, что даже не стал тратить время на то, чтобы нацедить ром в припрятанную в углу кружку, а просто вырвал пробку, швырнул ее под ноги и, пав на колени, прижался искусанными сухими губами к стекавшим по скользкому боку бочки каплям. Отвращения он совершенно не чувствовал – лишь какое-то дикое, животное ликование над так ловко обхитренными им пиратами: сколько бы они ни притворялись, что здесь, в море, они лучше него, но даже так – даже теперь, став лишь жалким подобием прежнего себя – он все равно несоизмеримо…

– Мистер Дойли! Что это вы делаете? – невыносимо громко раздался, казалось, над самым его ухом полный зарождающегося негодования голос, и все его гордые мысли как волной смыло. Прижав ко рту ладонь, Эдвард затравленно поднял голову, нисколько не сомневаясь в том, что увидит спустя мгновение.

Эрнеста стояла прямо за его спиной, и в неверном, мечущемся по стенам свете фонаря было отчетливо видно, как на ее смуглом лице сменяют друг друга гнев и отвращение. Последнее показалось Эдварду настолько оскорбительным, что он даже забыл о том, чтобы взмолиться, уговорить ее сохранить его тайну:

– Что, сеньорита, за столько лет пиратской карьеры ни разу так не делали?

– Не знаю, как в славных и непобедимых британских войсках, но у пиратов за воровство у своих же товарищей положена смертная казнь, – тихим, вздрагивающим голосом ответила Морено; лицо ее при этом стало совершенно каменным, словно она вдруг надела маску. Дойли замер, зорко вглядываясь в ее лицо. Как ни странно, страха он почти не почувствовал, попросту не поверив, что девушка не лжет. Криво оскалившись, переспросил:

– Да? А за что еще она положена?

– За пьянство на борту, за исключением случаев, когда отмечается победа над врагом, – все тем же странным голосом принялась перечислять Эрнеста. Слова ее ложились размеренно и четко, словно удары окованной железом плетки–девятихвостки. – За нападение на товарища с применением оружия, за предательство, за покидание своего места во время боя, за трусость, за жульничество в азартной игре, за утаивание от капитана и квартирмейстера захваченной добычи. За попытку бунта, за неподчинение приказам в чрезвычайных обстоятельствах, за пренебрежение интересами матросов для командного состава, за невыполнение своих обязанностей, повлекшее за собой увечье или гибель хоть одного члена команды, за…

– Погодите! – все еще стоя на коленях на полу, Эдвард, недоверчиво усмехаясь, поднял руки ладонями вверх. – Вы все это серьезно говорите?

Девушка шагнула вперед, высоко подняв над его головой фонарь. Лицо ее казалось высеченным из гранита:

– Корабельный устав на любом пиратском судне вешается в двенадцати видных местах отпечатанным или четко и разборчиво написанным от руки, а тринадцатый экземпляр находится в капитанской каюте. Также каждое воскресенье во время обеда он зачитывается вслух специально для тех членов команды, кто не умеет читать. Вы не знали об этом, мистер Дойли?

– Нет, не знал, – сухо, отрывисто проговорил Эдвард. Липкий, гадкий страх – неизбывная боязнь любого живого существа в ожидании боли или смерти – наконец проник в его душу, и лишь жалкие остатки былой гордости мешали ему заглянуть в лицо возвышавшейся над ним девушки и спросить, что она намерена делать. Разумеется, что еще остается ей, пиратке, для которой он – преступник, не заслуживающий снисхождения? Во время службы Эдвард и сам не раз отдавал приказы о повешении за мародерство и дезертирство, и, казалось, ему тем более не подобало рассчитывать на нечто иное – но как-то не верилось, чуждо и дико было думать ему, что у этого сброда, шайки грязных разбойников на утлом ветхом суденышке, окажется свой свод правил, по строгости не уступавший привычным воинским уставам…

– Меня убьют? – глухо поинтересовался он, подбирая с пола пробку и затыкая ею отверстие в бочке: стекающие на пол капли рома вызывали у него смутное сожаление, хотя он и знал, что ему уже не ощутить на языке их пряный вкус. Эрнеста встретила этот жест удивленным взглядом, однако затем, очевидно, поняв что-то, решительно покачала головой:

– Идемте.

– Зачем это? К… к Джеку, да? – с раздражением различив хрипоту в собственном голосе, рискнул выговорить он, но Эрнеста не отвечала: рывком дернув его за запястье вверх и тем заставив подняться на ноги, она решительно повела его прочь из отсека, к лестнице. Следующий уровень, кажется, тоже был грузовым – Эдвард, хотя и провел на «Попутном ветре» свыше полугода, до сих пор еще путался в этом бесчисленном множестве лестниц, перегородок, отсеков, закоулков и переходов – однако девушка, похоже, чувствовала себя здесь более чем уверенно. Спустя еще несколько минут этого странного блуждания они пришли туда, где Дойли определенно еще не бывал ни разу: судя по ставшей почти незаметной качке, Эрнеста привела его куда-то в кормовую часть корабля, но расположенную также под водой. Несколько перегородок между смежными отсеками и примыкающим к ним коридором было выломано, из–за чего образовалась довольно большая и даже удобная площадка, пока что ничем не занятая. Когда Эрнеста подняла руку и повесила фонарь на какой-то вбитый в потолок крюк, Эдвард различил лишь несколько больших мешков с чем-то, похожим на ямс, в дальнем углу.

– Для чего мы здесь? – успел удивиться он прежде, чем девушка с прозвучавшим удивительно громко в непривычной посреди корабля тишине металлическим лязгом вытянула из ножен шпагу:

– Доставайте оружие.

– Зачем это? – нахмурился Дойли. Она повторила чуть громче:

– Доставайте.

Эдвард, совершенно перестав понимать, что вокруг происходит, вынул собственный клинок и сжал покрепче в отчего-то ставшей мокрой и липкой ладони:

– Я не собираюсь с вами сражаться!

– Предпочтете вернуться к проверенному развлечению? Не выйдет, мистер Дойли! – резко перебила девушка; глаза ее сверкали даже ярче пламени над ее головой. – Раз вам требуется объяснять, как тому мальчишке – значит, я объясню!

– Мне ничего не требуется объяснять! Почему вы просто не отправите меня к своему другу Рэдфорду? Он будет крайне рад такой возможности… – договорить бывший подполковник не успел – резкий и неожиданный выпад из самого непривычного положения едва не достал его. Фехтовала Эрнеста так же, как и делала все остальное: стремительно, без малейшего изящества и красоты движений, но на редкость точно, с полным презрением к канонам этого смертоносного искусства атакуя из неожиданных позиций и уходя в защиту не туда, где следовало. Однако даже просто достать ее Эдварду, не без оснований считавшему себя сносным бойцом, никак не удавалось: девушка с обескураживающей изобретательностью уходила от его точно выверенных выпадов, заходила за спину, вынуждая крутиться на месте волчком, и набрасывалась на него снова, даже не думая щадить. Из двух царапин на груди и одного довольно неприятного пореза на плече мужчины уже текла кровь, отвыкшие за время долгого перерыва в тренировках мышцы ломило, голова кружилась – не то от алкоголя, не то от необходимости постоянно поворачиваться навстречу ускользающей противнице – вдобавок от напряжения Эдвард попросту запыхался и с трудом понимал, что происходит вокруг. Его так и подмывало швырнуть шпагу ей в лицо и позволить действовать на свое усмотрение – но сдаться ей?! Сдаться женщине – сдаться пиратке, только-только оправившейся от последствий своего пребывания на острове, еще две недели назад едва державшейся на ногах – и сдаться той, что и без того уже нестерпимо унизила его своим непрошеным заступничеством…