Как тебе такое, Iron Mask? - Игорь Савельев

Какое-то время.

Если Юрий надеялся, что это конец, то это был еще далеко не…

Алекс уже рассказывал про околоправославные брошюры, которые когда-то подсовывал ему отец, – с нулевой доказательностью и old-fashioned things, вроде того что СПИД проникает через поры в латексе, а прямая кишка записывает чужую генную информацию. От повседневного crap, прости, она ничего не записывает, нет?.. – не факт, что Юрий знал, как по-английски «дерьмо», но, казалось, после шутки ему слегка подурнело, а может, началось и до; не желая его отпускать, Алекс продолжал – о том, что, поразительно, отец и тогда был в правительстве, но верил всей этой антинаучной чепухе, да кто же нами управляет?.. Каков уровень тех, кто…

Юрий сидел с закрытыми глазами и ровно дышал. Слишком ровно. Как имитирующие сон дети. Да к тому же дрессированный бодигард не мог заснуть на дежурстве, хотя бы его даже и гипнотизировали, это было очевидно даже такому дилетанту, как Алекс. Ну что ж. Это его выбор. Алекс пожал плечами, пошел, вернулся за кружкой и сделал еще кофе, прежде чем удалиться к себе.

Отец приехал с женой.

Казалось бы, чего особенного; наоборот – доверие какое-то: не держит Алекса в отдельном боксе. Хочет перезнакомить семью, и вообще, хоть что-то человеческое, но Алекс до такой степени не ожидал уже (ничего), что просто растерялся. Было позднее утро. Алекс услышал шум и голоса. Он напрягся. Потом выделил знакомый голос. Валерию Иглинскую трудно с кем-либо спутать: она говорила хрипло и с шармом, как будто курила, хотя вряд ли балерины курят. Такой драйв кабацкой певицы; в телевизоре, может, чуть расслабленней, чем теперь. Да, Алекс выискивал и смотрел эти передачи. Что-нибудь типа «Пока все дома». Он знал, что брак отца не то чтобы государственная тайна, но, во всяком случае, отец публично отказывался комментировать это. Как и все они. И если кто-то решался их спросить, то следовал округлый ответ в духе: «Давайте работать на благо страны, а не собирать сплетни».

Иглинскую снимали обычно в театре, в гримерке, один раз – в более домашних интерьерах, но и это было больше похоже на театр. Алекс тогда жадно вглядывался в занавесоподобную портьеру с кистями, в лепнину, переползшую с потолка на абрикосовую стену, в зеркало в тяжеленной на вид золотой раме с завитушками. Он пытался понять, где снимают. Новое ли это место жизни его отца. Или, может быть, в Барвихе сделали такой dirty ремонт. Ну да, для этих «молодых» вполне нормально иметь несколько семейных гнездышек. У нее – квартира где-нибудь возле Большого. У него… – расфантазировался Алекс; в конце концов, все еще не было никаких доказательств, что это место имеет к отцу какое-либо отношение.

Но раз сюда привезли его жену – значит, имеет?

Он понял, что отца по-прежнему нет, потому что уже на выходе из комнаты выхватывал ключевое. Примадонна гневалась – это раз, и требовала немедленно подать сюда мужа или соединить с ним – это два. Ну так эту чашу здесь пьет каждый.

Выглянув из комнаты и скрестив руки, не замечаемый никем, Алекс наблюдал за скандалом в холле.

– Валерия Марковна, это временная мера, связанная с вашей безопасностью. Пожалуйста, отнеситесь с пониманием, – повторял Ринат, видимо, далеко не в первый раз, потому что в его голосе начинало сквозить вежливое равнодушие робота из колл-центра.

– А они что, сожгут дом? – нервно хохмила Иглинская.

– Разумеется, нет, объект под охраной, но сейчас принято решение, чтобы семьи членов президиума правительства находились непосредственно в Москве.

– Это решение Миши?

– Это общая рекомендация ФСО, но, разумеется, он в курсе и поддержал это.

– В таком случае передайте ему, что…

Удивительно, она оказалась ниже, чем казалось Алексу прежде: все-таки и телевидение, и транслируемый им же балет искажает, видимо, пропорции. А может, дело в стереотипах: балет сегодня – время дылд. И неслучайно, например, излюбленным персонажем неклассических постановок на какое-то время стала высоченная, нескладная принцесса Диана, угловато мечущаяся по сцене в стилизованном брючном костюме сливочного цвета. Впрочем, может, здесь и не «излюбленным». В Лондоне это все-таки было еще и политической фрондой… Иглинская, конечно, была не низенькой. (Ха, а интересно, как в России выглядела бы политическая фронда в балете. Солисты метр пятьдесят?..) Вполне обычных, земных пропорций женщина. Что неудивительно. Она давно не танцевала или почти не танцевала. Но – даже сейчас – особой жизнью жили ее руки. Она стояла к Алексу спиной и не то что отчаянно жестикулировала, как итальянка, нет; безо всякого надрыва (который весь достался голосу) руки «комментировали» происходящее так плавно и изящно (опять же без грубости голоса), что вспоминались «балеты для рук». Родион Щедрин писал их для Майи Плисецкой, когда она вошла в возраст «нельзя».