Дневник утраченной любви - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Беременность Коломбы поразила меня. Она никогда не скрывала, что мечтает о семье, хотя ей мешали два препятствия: во-первых, Танкред, хоть и безумно влюбленный – а может, именно по этой причине, – не спешит остепениться, а во-вторых, муковисцидоз смертельно опасен для женщины, ждущей ребенка. И вот теперь – Танкред чувствует, что готов к браку, а медицинский центр Кошен дает согласие на авантюру.

Ян, руководящий крупной неправительственной европейской организацией в области здравоохранения, не разделяет всеобщего ликования. Он обеспокоен.

* * *

Ну все, хватит! Я буду бороться с расслабленностью, расхлябанностью и пофигизмом.

Назначена куча обследований: я хочу вылечить ногу.

* * *

Ужинаю в Париже с Коломбой и Танкредом. Их счастье заразительно.

Колониальный декор азиатского ресторана являет собой поблекший шик французского Индокитая. Танкред поглощает блюда с непривычным для него аппетитом, а Коломбу все время тошнит, и она для вида ковыряется в тарелке. Неужели будущий отец ест за двоих, тьфу ты – за троих?

* * *

Операция через неделю. Спешу стать здоровым!

Мама – или воспоминание о маме – одобряет.

* * *

Я вхожу в комнату. Ее величество Фуки поднимает голову с мягких подушек, смотрит мутным взглядом. Потом узнает меня, глаза зажигаются: она благосклонно соглашается на мое присутствие в своем дворце. Собака еще несколько секунд рассматривает меня, желая убедиться, что я сейчас же успокоюсь, лягу почитать или сяду писать, короче, больше ее не потревожу, и засыпает: Фуки желает досмотреть свои судьбоносные сны!

Я работаю над текстом.

Внезапно ощущаю чье-то присутствие.

Фуки глядит на меня, как кот на мышь. Нападать не собирается, просто хочет отдать приказ. Ее величество желает получить ломтик ветчины. Мы спускаемся в кухню.

Ее дети выпрашивают жевательные палочки, она смотрит и думает: «Ах да, вы это любите… странно…» Дафна и Люлю хватают угощение и устраиваются в гостиной, а Фуки награждает меня скептическим взглядом, потом медленно и деликатно берет палочку в зубы, почти нехотя, как будто хочет сказать: «Так и быть, раз уж тебе будет приятно…»

Несколько мгновений спустя я стою у приоткрытой двери и вижу, как Фуки с восторгом разжевывает лакомство, сверкая глазами от удовольствия. Заметив меня, она теряется и замирает. Наверное, думает: «Он меня застукал за едой, как поступить?» – и решает, что правильнее всего будет проигнорировать человека, и снова вгрызается в палочку, что означает: «Тебя не существует».

Ее меховое величество дает мне уроки жизни: ни счастье, ни здоровье недостижимы без щедрой дозы эгоизма.

* * *

Операцию делали утром. Весь медперсонал – от санитарок до хирургов – обезоруживающе доброжелателен.

Лечить – значит заботиться. Я никогда не ощущал эту заботу так остро, как сегодня.

* * *

Едва успев покинуть операционный стол, я два дня записываю на камеру «мастер-класс», посвященный писательству. Лекции организовала команда элегантных бодрых женщин. Мне понравился их напор.

Говорить о моей страсти со страстью перед страстными дамами – верх блаженства.

А вдруг я излечусь? Я не о ноге – об апатии…

* * *

Коломба не набирает вес, несмотря на беременность. Дело не только в тошноте, но и в несварении, а ребенок в утробе усугубляет трудности с дыханием.

– Все хорошо, – уверяет она. – Я только что из больницы. Малыш в полном порядке. Нужно держаться.

Коломба не теряет присутствия духа, отделив ребенка от себя. У ее беременности два лица – мученическое и умиротворенное. Как самая настоящая мать, она уже заботится о младенце и готова страдать ради него!

* * *

Когда рождается ребенок, в мир приходит и мать.

Каждые роды – парное выступление.

* * *

Безумная затея – фестиваль книги в Ницце предлагает мне выступить на открытии и представить «Мадам Пылинску и тайну Шопена», сценическую версию для артиста и пианиста. Я, естественно, артист, Николя Стави – пианист.

Брюно беспокоится:

– Тебе хватит времени? Придется переработать текст, выучить его, выбрать музыкальные пьесы, порепетировать с режиссером. И все это плюс к заграничным поездкам с презентациями книг и с гастролями с «Мсье Ибрагимом».

– Нет, времени не хватит, потому я и берусь.

* * *

Иногда я убеждаю себя, что управляю временем, а не проживаю его. Иллюзию рождает мой волюнтаризм.

Время проходит, говорят фаталисты. Не мимо меня. Во всяком случае, я этого не замечаю. Не вопреки мне, если я могу его заполнить.

– Ты перегружаешь лодку, – ворчит Брюно.

– Согласен, но я едва ее не упустил.

Он улыбается – чувствует, что мне немного лучше.

* * *

Я учу текст, переиначиваю его и постепенно воспаряю духом.

* * *

Коломба проводит неделю за городом. Нам поручена великая миссия – кормить ее любимыми блюдами. Задача безотлагательная: с начала беременности она потеряла пять кило.

Все с энтузиазмом берутся за дело, но мы настроены пессимистично. Танкред решил раньше вернуться из Лос-Анджелеса. Желудок Коломбы не удерживает никакую пищу, а дышит она так плохо, что почти не двигается.

Сегодня, во второй половине дня, она шептала ребенку, похлопывая себя по животу:

– Зато ты сможешь хвастаться, как сильно тебя хотели!

* * *

Сегодня, как и каждый день, умирает мать, и на земле становится чуть меньше любви.

Сегодня, как и каждый день, рождается ребенок, и на земле становится намного больше любви.

* * *

Ее меховое величество Фуки спит по двадцать часов в сутки. Дело в возрасте – японской императрице пошел семнадцатый год, по человеческим меркам ей за сто лет.

Впрочем, когда она появляется среди нас, все смотрят только на нее.

Каждый раз, когда Дафна и Люлю радостно взвизгивают, приветствуя мать, она удостаивает их незаметным касанием носом: «Знаю-знаю, вы счастливы, это нормально…»

* * *

После твоего ухода я шептал по утрам: «Еще один день, которого ты не увидишь».

Второй… Третий…

Мы приближаемся к мрачной годовщине. Я больше не считаю дни.

* * *