Хулио Кортасар. Другая сторона вещей - Мигель Эрраес

В конце декабря 1945 года, в разгар лета, Кортасару становится ясно, что он не сможет продолжать жить в Мендосе в такой обстановке, поэтому он берет отпуск за свой счет и возвращается в Буэнос-Айрес. Однако окончательно он расстался с Национальным университетом в Куйо 25 июня 1946 года – день, когда он написал официальное заявление об уходе. Такой была для него Мендоса (если не говорить о дружбе с Серхио Серхи, с доктором Аменгуалем, с Этель Грэй и с его близкими приятелями, какими были для него Аццони, Данео или Кордивиола, да еще с некоторыми немногими коллегами по университету, как, например, Фелипе де Онрубиа), такой стала для писателя провинция на северо-западе страны, расположенная на расстоянии 1140 километров от Буэнос-Айреса, где он не прожил и двух лет. Еще одно воспоминание, кроме Боливара и Чивилкоя, и так же, как те, не всегда приятное. Одна фраза писателя может дать ясное представление о том, как он воспринимал этот период своей жизни: «На самом деле этот год был для меня горьким и жестоким».

Примерно в тех же выражениях Кортасар признается Серхи, что был глубоко оскорблен отношением к себе и что жизнь в Мендосе стала для него по этой причине окончательно неприятной. Жизнь, когда он оказался в горниле политических страстей. «Моя жизнь в Мендосе полна парадоксов, и потому я пребываю в убеждении, что сыт по горло своей поступью иноходца. Если выиграет ОД (Объединенная демократия), за которую я вроде бы и сражаюсь), я заранее знаю, что в Мендосе запахнет жареным. Разве можно поверить в то, что за одно то, что я пять дней оставался на осажденном факультете, мне простят мою неуступчивость перед лицом посредственности? И разве можно поверить в то, что мне простят мою дружбу с Крусом, что я здоровался с Соахе и был товарищем Фелипе? Нет, дорогой мой Серхио; победа объединенных демократов – это мой паспорт на выезд. И то же самое произойдет, если выиграет Перон, но по совершенно другим причинам. Поскольку у меня не тот желудок, чтобы переварить пришествие Христа на факультет, всех этих Сепичей и Соахе, возведенных на престол. Разница только в том, что в первом случае „меня уйдут", а во втором уйду я сам, по собственной инициативе. И то, и другое мне на руку, в сущности, я буду безмерно рад» (7, 273).

Отъезд из Мендосы означал окончательное прекращение преподавательской деятельности в строгом смысле этого слова, поскольку в широком смысле Кортасар никогда не расставался с аудиториями и учениками, время от времени читая лекции в различных университетах мира. Но, так или иначе, после опыта работы в Мендосе Кортасар-преподаватель перестал существовать, сдав позиции в пользу Кортасара-писателя. Спустя несколько лет Долли Мария Лусеро Онтиверос спросила у него, почему он не возвращается на кафедру, на что Кортасар незамедлительно ответил: «Потому что я хочу быть писателем, а не преподавателем!» В то время когда это говорилось, ему пришлось выбрать другое направление профессиональной деятельности, которое не могло ему нравиться, поскольку он вынужден был искать место работы в сфере экономики, он устроился менеджером в Книжную палату Аргентины, располагавшуюся в столице на улице Сармьенто, вместо занимавшего эту должность писателя Атилио Гарсия Мельида; эта работа позволяла ему иметь свободное время, чтобы писать и переводить, и он делал это, постоянно повышая свой профессиональный уровень.[52] Таким образом, работая по вечерам в качестве менеджера одного из отделов Книжной палаты с 1946 по 1949 год, он готовится к тому, чтобы получить официальное звание переводчика, которое позволило бы ему открыть свою переводческую контору, специализирующуюся на переводах с английского и французского языков. Кроме всего прочего, его не покидала мысль, все более настойчивая, предпринять путешествие в Европу; последнее было его мечтой и целью уже несколько лет, причем прежде всего он мечтал о Париже, что было типичным и для других латиноамериканских писателей.

В 1946–1947 годах Кортасар публикует, как мы уже упоминали, в журнале «Анналы Буэнос-Айреса», где главным редактором была Сара Ортис де Басуальдо, а ответственным секретарем Хорхе Луис Борхес, рассказ «Захваченный дом». Кроме того, в феврале 1947 года он закончил драму в стихах «Короли», которая увидела свет в издательстве «Гулаб и Альдабаор» (Буэнос-Айрес) в 1949 году.

По поводу появления Кортасара в редакции «Анналов» имеются письменные свидетельства самого Борхеса, который упоминает, что однажды вечером в редакции появился молодой человек, высокий и худой, с рукописью под мышкой, которую он рассчитывал опубликовать. Борхес рассказывает, что обещал ему прочитать рукопись и вернуть дней через десять, но Кортасар, нетерпеливый Кортасар, попросил его сделать это поскорее. Ответ Борхеса последовал очень быстро, он даже добавил, что его сестра Нора сделает иллюстрации к рассказу. И в самом деле, рассказ, который впоследствии вошел в сборник «Бестиарий», увидел свет, обрамленный виньетками, которые не вызвали у Кортасара ни малейшего восторга, как и у его близкого друга Серхи, как известно, профессионала в этой области. Правда, писателю понравилась одна иллюстрация, на которой были изображены главные герои рассказа, брат и сестра, при свете лампы, но другая, где был изображен фасад дома в зловещем готическом стиле для придания атмосферы, соответствующей сюжету и историческому контексту, его совершенно не устроила.

«Захваченный дом» – один из самых известных рассказов Кортасара, о котором написано множество статей, и не напрасно, поскольку это рассказ глобального измерения. Это точка отсчета, которая отстоит на огромном расстоянии от его прежних рассказов, не превышавших средний уровень, как, например, рассказы «Делия, к телефону» и «Ведьма». В рассказе «Захваченный дом» появляется тот Кортасар, который управляет материалом, дозирует напряжение повествования, освобожденного от всяческого формализма, и добивается подлинного взаимодействия с читателем. Атмосфера рассказа кажется отдаленно напоминающей ту, что царила в доме родственников преподавательницы Эрнестины Явиколи в Чивилкое, на улице Некочеа, параллельной улице 9 Июля, с южной стороны выходившем на авениду Вильярино.

Однако писатель, в письме к Жану Л. Андреу, написанном в 1967 году, признается, что местоположение дома – Буэнос-Айрес: «Квартал, в который я поместил этот дом, был в то время типичным буржуазным кварталом: там было спокойно и все знали друг друга. Мне было интересно показать, что за тишиной и внешним благополучием мелкобуржуазной жизни Буэнос-Айреса скрываются упадок и гниль» (7, 1196).

Рассказ, в котором нет бессвязности, а есть последовательный сюжет, по языку вполне адекватный некоему флеру фантастики, любимому приему Кортасара конца сороковых – начала пятидесятых годов, повествует о жизни брата и сестры в старом семейном доме, где некая неведомая сила извне давит на все, что происходит внутри, и дело кончается тем, что эта сила изгоняет обоих из дому. Хотя Кортасар всегда отрицал отражение собственных переживаний как литературного инструмента, со временем, а posteriori,[53] он признал, что в данном случае это было верно, хотя так никогда и не принял толкования этого рассказа, закрепившееся за ним с самого начала, как произведения символического характера, исключительно отражающего суть времен перонизма. Так, персонажи оказываются заложниками какой-то необъяснимой силы, довлеющей и грубой силы посредственности, единственная цель которой состоит в том, чтобы начисто извести свободную волю и взаимную привязанность тех героев, которые олицетворяют собой лучшую часть Аргентины той поры.