Дипломатия - Генри Киссинджер

Под лозунгом «совместных действий» Даллес предложил сформировать коалицию в составе Соединенных Штатов, Великобритании, Франции, Новой Зеландии, Австралии и Ассоциированных государств Индокитая для предотвращения коммунистического распространения в Индокитае. В призыве к коллективным действиям его поддержал Эйзенхауэр, хотя он скорее был против интервенции, чем пропагандировал ее. Глава администрации президента Эйзенхауэра Шерман Адамс так описывал поведение президента: «Избежав одной тотальной войны с красным Китаем год назад в Корее, когда у него была поддержка Организации Объединенных Наций, он (Эйзенхауэр) не горел желанием провоцировать еще одну войну в Индокитае… без британских и других западных союзников»[902].

Эйзенхауэр явился живым воплощением странного феномена американской политики, когда президенты, казавшиеся самыми простоватыми, часто оказывались самыми сложными. В этом смысле Эйзенхауэр был предтечей Рональда Рейгана, так как ему удавалось скрыть исключительное умение манипулировать под покровом теплой приветливости. Как это будет через два года в связи с Суэцем и позднее в связи с Берлином, слова Даллеса подразумевали проведение жесткой линии — в данном случае плана Редфорда относительно нанесения воздушных ударов или какого-либо его варианта. Эйзенхауэр же почти наверняка предпочел бы обойтись без военного вмешательства вообще. Он слишком хорошо знал военное дело, чтобы поверить, что единичный воздушный удар может иметь решающее значение, и относился весьма сдержанно к идее массированного возмездия (что являлось официальной стратегией) по отношению к Китаю. И он опасался вести продолжительную наземную войну в Юго-Восточной Азии. Более того, Эйзенхауэр обладал достаточным опытом коалиционной дипломатии, чтобы понимать, насколько невероятно добиться договоренности о «совместных действиях» за то время, когда еще можно было бы решить судьбу Дьенбьенфу. Эйзенхауэру это обстоятельство, несомненно, обеспечивало удобный вариант выхода, поскольку он предпочитал потерю Индокитая клейму приверженца колониализма, которое было бы наложено на Америку. В неопубликованном разделе мемуаров он писал: «… положение Соединенных Штатов как самой мощной антиколониальной державы является бесценным активом для всего свободного мира. …Таким образом, следовало отстаивать моральную позицию Соединенных Штатов гораздо сильнее, чем Тонкинскую дельту, а фактически и весь Индокитай»[903].

Но, независимо от личных предубеждений, Даллес и Эйзенхауэр предприняли всевозможные усилия, чтобы договориться о совместных действиях. 4 апреля 1954 года Эйзенхауэр в пространном письме обращался к Черчиллю, бывшему тогда последний год премьер-министром:

«Если они (Франция) не доведут это дело до конца и Индокитай падет в руки коммунистов, конечные последствия для нашей и вашей глобальной стратегической позиции, с учетом последующего сдвига в соотношении сил во всей Азии и на Тихом океане, могут оказаться катастрофическими. И, как я знаю, это неприемлемо ни для Вас, ни для меня. Трудно себе представить, как тогда можно будет предотвратить переход Таиланда, Бирмы и Индонезии в руки коммунистов. Этого мы допустить не можем. Угроза Малайе, Австралии и Новой Зеландии станет прямой. Разорвется цепь прибрежных островов. Экономическое давление на Японию, которая лишится некоммунистических рынков, источников продуктов питания и сырья, окажется через некоторое время таким, что трудно будет предугадать, как Японии удастся уйти от сотрудничества с коммунистическим миром, который тогда в состоянии будет объединить людские ресурсы и природные богатства Азии с промышленным потенциалом Японии»[904].

Черчилля, однако, не убедили эти доводы, и Эйзенхауэр больше не делал попыток привлечь его на свою сторону. Даже будучи приверженцем «особых отношений» с Америкой, Черчилль был прежде всего англичанином и видел в связи с Индокитаем больше опасностей, чем возможных выгод. Он не признавал предположения о том, что костяшки домино упадут с такой неумолимостью или что потеря одной колониальной территории автоматически повлечет за собой глобальную катастрофу.

Черчилль и Энтони Иден полагали, что наилучшим местом для защиты Юго-Восточной Азии являются границы Малайи; Черчилль потому направил ни к чему не обязывающий ответ о том, что Иден передаст решение кабинета Даллесу, намеревавшемуся вылететь в Лондон. Уход Черчилля от сути дела не оставлял ни малейших сомнений относительно того, что Великобритания ищет способы смягчить удар в связи с отказом участвовать в совместных действиях. Если бы новости были благоприятны, Черчилль, безусловно, сообщил бы их сам. Более того, нелюбовь Идена к Даллесу была общеизвестна. Еще до прибытия государственного секретаря Иден «полагал нереалистичным ожидать, что условия победителя могут быть навязаны непобежденному противнику»[905].

26 апреля Черчилль выразил свою озабоченность лично адмиралу Редфорду, прибывшему в Лондон. Согласно официальным отчетам, Черчилль сделал предупреждение относительно «войны на окраинах, где русские сильны и способны мобилизовать энтузиазм борцов за национальное освобождение и угнетенных народов»[906]. И действительно, не существовало никаких политически разумных побудительных мотивов для участия Великобритании в деле, которое Черчилль обрисовал следующим образом:

«На британский народ трудно произвести особенное впечатление тем, что происходит в отдаленных джунглях ЮВА; но зато им известно, что существует мощная американская база в Восточной Англии и что война с Китаем, которая приведет в действие китайско-советский пакт, может означать удар водородными бомбами по этим островам»[907].

Главным образом такая война помешала бы исполнению заветной мечты старого воина в последний год своего пребывания у власти — провести с пришедшим после Сталина руководством встречу на высшем уровне, «рассчитанную на то, чтобы довести до сознания русских полное представление о силе Запада и убедить их в безумии войны»[908] (см. двадцатую главу).

Но к тому моменту уже прошло достаточно времени, так что, независимо от решения Великобритании, совместные действия уже не могли спасти Дьенбьенфу, который пал 7 мая, хотя в это время дипломаты вели переговоры по поводу Индокитая в Женеве. Как это часто бывает в тех случаях, когда заходит речь о коллективной безопасности, организация совместных действий превратилась в своеобразное алиби для ничегонеделания.