Государи Московские: Младший сын. Великий стол - Дмитрий Михайлович Балашов

людей, которые пойдут за ним на смерть (и пойдут потому, что верят ему, а не Юрию!), и – совсем невозможно оставить их всех теперь, в грозный час народной беды – хоть беду эту и накликал на город сам князь Юрий Данилыч – раньше, позже, но не теперь! И сурово озрел он еще раз свой двор и по-за двором суетящуюся предутреннюю Москву. Вспомнил горячую речь ратника Мишука (верно, уже сменился и спит в молодечной избе) и, с почти отрешенною, уже покаянною грустью, княжича Александра, которого, так складывалась судьба, должен будет он, ежели не уедет, предать на этот раз ради изверга и убийцы Юрия… Подумал так, отворотил лицо, полез в терем, в изложню, соснуть мал час в передрассветной, ломкой, точно весенний лед, тишине.

Уже почти решив, что не оставит града, Протасий у самых дверей изложни столкнулся со старшим сыном Данилою. Тот был румян со сна и бодр.

– Батя, не спишь! Я уж услыхал тебя на дворе, дак дай, думаю, выйду! Беда какая ли?

Протасий отмотнул головой. Вся кровь бросилась к сердцу, когда узрел сына. Схватил Данилу за твердые предплечья, притянул к себе, глянул близко-близко, глаза в глаза. Что ж, Юрий Данилыч, и парней моих не пожалеешь? Не пожалеет ведь! Дак не отдам псу! Пущай Господь в горней выси рассудит нас с тобою, московский князь!

– Ты што, батя, батюшка? – отревоженно прошал Данила.

– Так… Устал я, сынок, малость… Ты сходи тамо, за меня побудь… Коломенская помочь должна подойти из утра…

– Будь в спокое, батюшка, справлю все!

Протасий наконец отпустил сына, легонько оттолкнул:

– Ступай.

Сам отворил дверь и, низко сгибая голову, полез в изложню…

На Москве уже разноголосо заливались петухи. Данило, названный так в честь покойного князя, вышел на гульбище, глянул в заречье. В редеющих сумерках по Коломенской дороге тянулось конное и пешее войско – шла коломенская помочь. Перегнувшись через перила, Данила крикнул стремянного и велел подавать коня.

У речных ворот сына московского тысяцкого с его свитою, однако, задержали. Ругаясь, он поднял было плеть, но переломил себя – еще не хватало драться с княжьими кметями! Решив все-таки не будить родителя, круто поворотил к терему Юрия. Балуют тамо! Враг у ворот!

В княжеские палаты Данилу пустили тоже не вдруг. Дружина осталась за воротами, саблю пришлось отдать придворному холопу. После ряда задержек его все же допустили на сени. Князь Юрий сидел с дружиною и был порядком хмелен. По мятым, осоловелым лицам видать было, что пили и не ложились всю ночь.

На жалобу Данилы князь качнулся, отвел рукой со лба прилипшие волглые рыжие кудри, недобро глядючи, вымолвил:

– Мой приказ! А коломенску рать без тебя встретят!

– Мал глуздырь, а туда ж, за батькой! – явственно произнес кто-то из пирующих. Данило залился горячим темным румянцем, дивно похорошев, свел брови, рука рванулась к поясу, где только что была сабля. За столом усмехнулись:

– Уже и в княжеской гридне ратиться хочет!

В этот миг в палату вошел княжич Иван. Просительно оглядел светлым взором сына тысяцкого и старшего брата и, верно, не то услышав что, не то догадав, махнул Даниле:

– Пожди тамо!

– Почто задержали молодца? – спросил он, когда Данила вышел.

– Нынче ночью, бают, к Протасию гонец был тайной! – громко сказал Юрий, оборотив к брату упорный яростный взор. – Не от кого иного, как от Сашки с Борисом!

– Грамота могла быть и с тем, дабы ты на Протасия опалился! – пожав плечами, возразил Иван и, в свой черед, оглядел застолье. – Тверичи в Волоке Ламском, а нынешней ночью Клязьму перешли! – сказал он негромко и просительно отнесся к брату. – Выйди на мал час!

Юрий неохотно встал на неверные ноги, вылез из-за стола. Под настороженными взглядами дружины и враждебно-пронзительным зраком Петра Босоволка братья вышли из покоя.

– Во время ратной поры снять тысяцкого – стало, самих себя разгромить еще до ворога!

Юрий, покачиваясь и хмуро усмехаясь, глядел на нежданно острожевшего Ивана, фыркнул:

– Устал я от ево!

– Кем заменишь?

– А – Петькой!

– Ратные примут?

Юрий презрительно усмехнулся:

– Мне как: до стыда еще уехать к Михайле или поглядеть, как тебя, связанного, поволокут во тверской стан?

Юрий рыкнул и, трезвея, вперил острый взгляд в братнее лицо:

– Так мыслишь?

– Слушай, Юрий! Я служу тебе всею душой и кажным помыслом. Вот крест, и пусть Всевышний поразит меня, ежели лгу! Но не дай порушить отцово добро! Молю тебя, брате! Хошь, на колени паду?!

Юрий засопел, утупил глаза.

– Оставь… – Махнул рукой как-то вкось.

– Дозволь дельный совет подать! Я ить тебе о сю пору худа не советывал! – попросил Иван, поднимая на брата прежний свой, прозрачный и словно бы не от мира сего, взор.

– Ну!

– Отпусти Протасьича, пущай рать коломенску встретит, а к тверским боярам не худо бы и от нас грамоту послать: одно на одно и выйдет.

– Кому? Они, как псы, все умереть за Михайлу готовы!

Иван опустил глаза и ответил тихо:

– Ивану Акинфичу.

– ?!

– И не требуй многого. Сам обещай. Села те, переславски, что мы под себя забрали, дак тово… доход с их… пущай своих посельских шлет! С Родионом сговорим опосле, удоволим его из обчего…

Юрий долго-долго молчал, разглядывая брата-молитвенника. Заглядывал, недоумевая, в честные светло-голубые его глаза и опять, как когда-то прежде, вздрогнув, подумал: не слишком ли опасно умен младший брат? Иван Акинфич… про которого сам бы не подумал ни за что на свете, – сын убитого врага! И конечно, ежели кто может изменить Михаилу, то только он!

Хмель уже совсем покинул Юрия, оставив лишь муть и изжогу («Верно, что горе-воеводы – враги у Москвы, а мы бражничаем!»).

– Поди, надумал, ково и послать к ему? – угрюмо догадал Юрий.

– Ты мне поручи только, Юрко! Я все сделаю! – примирительно ответил Иван. – А Протасия не трогай. Добра не получишь, а худа не избудешь!

– Ладно… – ответил наконец Юрий, покивав головой. В утешение себе он тут же представил, как обозлит Босоволка братний совет оставить тысяцкое за Протасием: то-то взвоет, пес!

Юрий тряхнул головой (муть пьяной ночи больно колыхнулась под черепом), крикнул слугу. Не ворочаясь в палату, велел готовить коня и тут же наказал отпустить сына тысяцкого встречу коломенской рати. Он был уже вновь деловит и весел, стремителен, готов скакать и объезжать полки на ближних к Москве заставах.

А Иван, проводив брата, вышел на глядень и долго устало смотрел в заречные дали по-за Неглинкой, туда, где уже скоро должны были замаячить конные тверские разъезды, пока