Голубой жасмин - Вайолет Уинспир

— И все-таки вы, как мне говорили, катаетесь с ним верхом, тренируетесь в стрельбе из лука, играете в шахматы. Я слышал, мадам, что он обращается с вами как с равной. У Лорны вырвался презрительный смешок.

— А как он обращается с другими своими женщинами?

— С какими другими женщинами? — спросил Омар бен Сайд, и в голосе его появилась жесткость.

— Ну, доктор, не станете же вы уверять меня, что до моего появления здесь шейх вел монашескую жизнь!

— Не монашескую, мадам. Просто он человек разборчивый и брезгливый.

— Ваш разборчивый друг, доктор, не побрезговал взвалить меня на спину своего коня, словно пойманную газель, и пуститься вскачь, как простой араб. — Эти обжигающие слова Лорна смогла произнести лишь потому, что этот человек был врачом и разговаривали они во мраке.

— Иногда мужчину так ослепляет красота, что он просто теряет голову. Касим — единственный сын могущественного эмира и боюсь, привык добиваться своего.

— Как можно даже пытаться искать ему оправдание? — ледяным тоном спросила она.

— Я восхищаюсь им и, не будь я врачом, возможно, тоже прибегнул бы к похищению желанной мне женщины. — Он бросил окурок в пыль, и тот, потлев недолго, угас. — Для обитателей пустыни, людей, которыми управляет только солнце и их собственный фатализм, не существует понятия «завтра», мадам. Есть только сегодня, сейчас, и этими мгновениями нужно пользоваться, как цветами, как плодами. Людей пустыни называют детьми звезд, ибо в них горит та же раскаленная страсть.

— Чтобы там в них ни горело, — заявила Лорна, — нет прощения тому, кто ради своего мимолетного каприза нарушает течение чужой жизни. На моих глазах шейх запорол человека за похищение коня, а разве похищение женщины не должно наказываться?

— По правде говоря, мой друг шейх живет по своим собственным законам. — В голосе врача слышалась усмешка. — Он управляет дикими племенами, так почему бы ему не управлять и молодой красивой женщиной. Можете ли вы, мадам, сказать, что он был жесток с вами?

— Разумеется, он не поднимал на меня плеть, — ответила она резко. — Но жестоким можно быть по-разному… Он меня привез сюда насильно!

— Понимаю. — Теперь Лорна уловила в его голосе задумчивость. — Для мужчины любой страны женщина одно из украшений жизни; на ней отдыхает его глаз, ею утешается он от забот и трудов. Забот у принца Касима немало. Отец его — человек нездоровый, и, боюсь, Касим со страхом и сожалением ждет того момента, когда придется оставить столь обожаемую им жизнь в пустыне. В надлежащее время ему все-таки придется занять место своего отца, и тогда, стараясь забыть неизбежное, он обратится душою к вам, мадам.

— А пока, будучи всего-навсего женщиной, я не имею права возражать, когда меня вырывают из привычной мне жизни и насильно заставляют вести жизнь, все еще чуждую мне? — Лорна взглянула на громадные звезды, сиявшие сквозь пальмы, и вспомнила, как в саду в Рас-Юсуфе хотела сорвать одну с неба… Безумно давно, всего несколько недель назад.

— Принято считать, что пустыня пробуждает в человеке его первобытность. — Эта философская мысль доктора сопровождалась изящными жестами рук. — Но разве пустыня в сумерках, и эти золотые глаза звезд и пламя костров не кажутся вам чарующими? Разве рассвет в пустыне не заставляет вас ощущать красоту, скрытую в сердце этой первобытности?

В свете звезд девушка видела, как сияют миндалевидные глаза Омара бен Сайда. Длинная одежда скульптурными складками окружала его сухощавую фигуру, а на голове сиял шемах[48] — ослепительно белый над смуглым лицом. Врач был настоящим арабом. У принца же Касима, человека более крупного, кожа гораздо светлее. Ему нравилось целовать женщину в губы, а Лорна знала, что подобные ласки не приняты у чистокровных арабов.

При воспоминании о его горячих жадных губах по телу девушки пробежала судорога.

— Как и все прочие, — вырвалось у нее, — вы убеждены, что держа меня в своем шатре, шейх оказывает мне неслыханную честь. Да он сделал из меня рабыню, и я ненавижу его за это!

— Рабыню? — Омар бен Сайд тихо засмеялся. — Но вы вовсе не похожи на рабыню, мадам. Вы говорите то, что думаете, общаетесь с этими людьми и дружите с некоторыми. Вам должно быть известно, что они вас любят. Знаете, как вас называют здесь? Фильджа — белая, как снег. Они считают вас нежной и изящной, как луна, и их вовсе не удивляет, что вы оказались столь желанной для шейха.

Лорна снова вздрогнула. Ей была желанна только свобода.

— Может быть, своих собственных законов ваш друг и не нарушал, — сказала она, поплотнее закутываясь в плащ, — но те, которые привыкла уважать я, он все-таки нарушил. Как же вы не понимаете, доктор, что он держит меня здесь, подобно тигрице, которую сумел изловить и теперь с наслаждением дрессирует!

Доктор глубоко вздохнул, словно до него неожиданно дошло, что перед ним — англичанка, которая так и не смирилась с тем, что ее похитили.

— Может быть, вам станет легче, мадам, если я скажу, что судьба играет важную роль в жизни всех нас! Случается что-то — и мы приходим в отчаяние. Но проходит время — и мы осознаем, что некто невидимый ввергает нас в опасности и спасает от них, наслаждаясь нашим кружением по лабиринту жизни.

Слегка наклонившись вперед, Омар бен Сайд внимательно смотрел на Лорну своими черными глазами.

— Ведь что-то позвало вас в пустыню, а? Вы последовали своему желанию, а здесь все обстоятельства словно сговорились против вас. Мадам, вспомните хорошенько: те, кто слышат зов пустыни, слышат его задолго до того, как осознают это.

Он был прав. Девушка действительно отправилась в царство золотых песков, следуя странному и настойчивому зову. Но ей и в голову не приходило, что этот зов может привести ее в плен к человеку, который оставался глух к мольбам о свободе, требовал лишь повиновения, но вместе с тем был и ласковым, словно она — золотистая кошечка, этакая домашняя забава! Нет уж, такого пренебрежения и высокомерия прощать не стоит!

— Становится уже поздно, доктор, — холодно заметила Лорна.

— Я провожу вас, мадам.

Когда они дошли до большого шатра, она пригласила своего спутника на чашечку кофе, но тот к ее изумлению даже отшатнулся, словно от удара.

— Вы очень добры, мадам, но — нет. — Он покачал головой. — Касим будет недоволен, если я стану распивать с вами кофе поздно вечером. Это неприлично, понимаете?

— Разве только ему одному позволено нарушать правила? — возразила Лорна. — А если я заболею? Тогда вам разрешается зайти ко мне?

— В качестве врача — да, разумеется. — И сверкнул зубами, улыбнувшись. — Во всех прочих случаях я — араб, — И вы считаете необходимым чадру и гарем?