Митридат - Виталий Гладкий

— Слушаюсь и повинуюсь, господин, — стражник неуклюже поклонился и поторопился уйти. — Этим римлянам всё можно, — злобно бормотал он себе под нос. — Он на меня кричит. Будто я скотина. Клянусь своим мечом, он мне заплатит за это…

— Сальве[137], Рутилий! — иронично улыбнулся Авл Порций. — Не узнаешь?

— Старого барана в котле слышно по запаху, — невозмутимо ответил Тарулас.

— Ты всё такой же строптивец, бывший стратег Аристоника. Но, по-моему, ты забыл, что мы сейчас не в Пергаме.

— Я это помню. Что ты хочешь? Говори и проваливай отсюда.

— Конечно же, я уйду. А ты останешься. И будешь здесь гнить до тех пор, пока тебя не выбросят на поживу воронью.

— Хочешь меня запугать? — гопломах неожиданно рассмеялся. — А ведь ты меня боишься, Авл Порций.

— Признаюсь честно — побаивался. Но теперь… — римлянин пренебрежительно пожал плечами. — В этом эргастуле ты уже мертвец, Рутилий. Впрочем… — Авл Порций понизил голос. — Если мы с тобой договоримся…

— А вот это и впрямь на тебя похоже. Я никогда не сомневался, что ты недоношенный выкидыш Эриды[138]. Какую новую гнусность затеваешь?

— Зачем грубишь? Можешь не поверить, но я пришёл в эту зловонную дыру, чтобы вытащить тебя отсюда. Ты считаешь меня своим врагом — не имею возражений. Это твоё личное дело. Но я зла на бывшего стратега Аристоника не держу. И, согласись, победил тебя я. Как сумел — на мечах, сам понимаешь, я тебе не соперник.

— Что тебе нужно?

— Вот так оно лучше… — римский агент приободрился. — Ты выйдешь отсюда. Сегодня. Прямо сейчас. Но дай слово, что исполнишь одно моё поручение. Я знаю, клятве ты верен, потому не сомневаюсь, что не обманешь.

— Какое поручение?

— Поклянись, Рутилий. Только тогда я скажу. Поклянись, и ты снова увидишь солнце, будешь свободен, как птица. Свобода стоит дорого, и это тебе хорошо известно. А я прошу всего лишь о незначительной услуге. Дай слово.

— Я тебе не верю. Сквозь твои медовые уста проглядывает змеиное жало.

— Рутилий, подумай. Повторяю — я тебе не враг. Так уж случилось, что наши пути пересеклись. Сражаясь против римских легионеров, ты просто заблуждался. Не обещаю тебе прощение Сената, но жизнь и свободу ты получишь. Мы ведь с тобой римляне. И помощь, оказанная тобой, будет во благо Рима. Цель не менее достойная, чем та, за которую ты сражался в Пергаме.

— Красно говоришь, Авл Порций. Не растрачивай понапрасну свой ораторский пыл. Он тебе пригодится в другом месте. И больше не упоминай Пергам. Ты всё равно ничего не поймёшь. По поводу твоего предложения… Любому человеку прежде всего нужна свобода. Всё дело в том, какими дорогами ты к ней идёшь. А вот тут мы с тобой и расходимся во мнениях. Потому я не хочу заниматься твоими грязными делишками, а что это так, готов побиться об заклад. Я достаточно хорошо знаю тебя, Авл Порций. Ты всегда мягко стелешь, да жёстко спать приходится. Уходи.

— Это окончательное решение?

— Да, — твёрдо ответил Тарулас, глядя прямо в сузившиеся от гнева глаза римского агента.

— Пожалеешь… — зашипел Авл Порций, приблизив лицо вплотную к прутьям решётки. — Ты ещё не знаешь, что тебя ждёт. Внемли и содрогнись! Ты будешь закован в кандалы и отправлен в Рим, где тебя распнут, как паршивого раба. А затем положат твою голову на весы, и я… — Авл Порций торжествующе рассмеялся, будто зарычал, — слышишь, я! — узнаю точно, сколько она весит.

— Думаю, больше, чем твоя, — гопломах совершенно успокоился и стоял, скрестив руки на груди. — За мою голову ты получишь золотом, а вот за твою я бы не дал и медного асса[139]. Разве что мне когда-нибудь понадобится огородное пугало.

Авл Порций не ответил — захлебнувшись гневом, он круто повернулся и почти побежал по коридору темницы, мысленно изрыгая самые страшные проклятья.

Лишь на городской агоре возле фонтана он немного успокоился. «Строптивец негодный… — думал, наблюдая за радужными струйками. — Надо отдать должное, ты разгадал мои замыслы. Живым из Понта после этого я, конечно же, тебя бы не выпустил… Но мне так нужен был твой меч и верная рука. Один удар — и юный Митридат лёг бы на погребальную колесницу. Чего проще для тебя, Рутилий. Отказаться от свободы, чтобы заживо гнить в эргастуле или быть распятым? Нет, я этого не понимаю…»

— Кто этот человек?

Робкий девичий голосок прервал размышления Таруласа. Он сел и дружески подмигнул испуганным глазам, смотревшим на него сквозь дыру в стене.

— Негодяй, по ком давно плачет петля.

— Он убьёт тебя, — с тоской сказала Селино. — И я останусь здесь одна. И крысы…

— Не бойся, девочка. От судьбы ещё никто не ушёл.

Тарулас неожиданно встрепенулся: какая-то новая мысль пришла ему в голову.

— Послушай, Селино, — заговорил он шёпотом, плотно прильнув к стене темницы. — Если выйдешь отсюда — а так будет, верь! — выполни одну мою просьбу.

— О, Тарулас, пусть твои слова услышит Великая Матерь! Клянусь всеми богами галатов, если меня выпустят, я исполню всё, о чём бы ты ни попросил.

— Выпустят, не сомневайся. Провинность твоя ничтожна, а царица, — гопломах хмуро улыбнулся, — не захочет нести убытки, покупая новую рабыню. Такие, как ты, Селино, дорого стоят… Ты знаешь, где находится харчевня «Мелисса»?

— Приблизительно. Найду.

— Разыщешь хозяина харчевни, его кличут Сабазий, и попросишь, чтобы он свёл тебя с Пилумном. Запомни хорошенько это имя — Пилумн. Расскажешь ему, где я нахожусь. Если ты кому-либо проговоришься, то погубишь и себя, и меня, и ещё человек десять.

— Я скорее проглочу свой язык, чем сболтну лишнее. Верь мне, Тарулас…

Галатку выпустили из эргастула через двое суток — Тарулас оказался прав. Лаодика в услужение к себе её пока не взяла, а отправила в назидание исполнять на кухне самую грязную и тяжёлую работу — мыть полы и посуду. Впрочем, и этой немилости девушка была рада без памяти.

Спустя четыре дня, вечером, Селино отправилась на розыски «Мелиссы», упросив повара, чтобы он доверил ей закупки дешёвого кислого вина для кухарок. Харчевня, как всегда, полнилась людьми. В этот вечер их было даже больше, чем обычно — ремесленники Синопы отмечали праздник Вулканалий[140].

Чужеземцу, впервые приехавшему в Понт, трудно было разобраться в обычаях и верованиях понтийцев. Невообразимое смешение племён и народов породило не менее невероятную смесь религий. Здесь поклонялись богам олимпийским и каппадокийским, фригийским и сирийским, божествам Персии, Египта, Фракии, Галлии, Иудеи — всех не перечесть.