Митридат - Виталий Гладкий

На зов Лаодики, не очень поспешая, явился хмурый бородатый галл.

— В эргастул эту мерзавку! Ну, что ты стоишь, как пень?! Уведи её.

Галл, что-то ворча под нос, слегка подтолкнул рабыню к выходу и равнодушно кивнул, изображая поклон.

— И скажи, пусть пригласят сюда римлянина! — крикнула ему вслед царица.

Авл Порций выглядел неважно. После отъезда Марка Эмилия Скавра он остался единственным полномочным представителем Рима в Понте. Тайное стало явным — римский агент теперь вместо варварских одежд носил ангустиклаву[118] и занимался делами весьма далёкими от торговых операций. Он ещё больше похудел, а в глазах появился тревожный, лихорадочный блеск, так не свойственный его меланхолической натуре.

— Приветствую тебя, несравненная, — склонился он перед царицей.

— Ты, как всегда, не вовремя, — Лаодика всё ещё была во власти гнева. — И, конечно же, с плохими новостями. Я их слышу каждый день, мне это надоело.

— Вовсе нет, царица. Наоборот — известие, полученное мною сегодня из Рима, надеюсь, и тебя обрадует.

— Наверное, авгуры[119] нашли журавля, несущего золотые яйца, — съязвила Лаодика.

— Даже такое божественное знамение, случись оно, не могло бы принести квиритам больше радости, нежели смерть Гая Гракха.

— Да? Я знала его… Что с ним случилось?

— Народ не смог больше терпеть его бесчинств. К тому же он осквернил себя убийством. Когда Сенат пригласил Фульвия Флакка и Гая Гракха для оправданий, они не подчинились и, вооружившись, бежали на Авентинский холм[120], а затем заняли храм Минервы[121]. Консул Опимий — хвала ему! — действовал решительно, послав две манипулы, чтобы арестовать мятежников. Гай Гракх пытался бежать, но был убит своим рабом.

— Но какая лично тебе польза от его смерти? Ты ведь принадлежишь к всадническому сословию, а братья Гракхи для вас сделали немало. Чего стоят одни только судейские полномочия над всеми римлянами, в том числе и над патрициями, полученные всадниками из рук трибуна Гракха.

— Я — квирит! — Авл Порций был раздосадован словами царицы. — Республика была в опасности по вине братьев Гракхов. А укрепление могущества Рима — обязанность всех его граждан, независимо от сословий.

— Мне мало понятны ваши распри, — устало сказала царица, опускаясь на скамью. — Но какое отношение гибель Гая Гракха имеет к Понту?

— Самое прямое. Теперь никто и ничто не сможет помешать нам направить войска в Пафлагонию, чтобы помочь тебе, блистательная, подавить мятеж…

Восстание в Пафлагонии, вспыхнувшее с лёгкой руки Эмилия Скавра, несмотря на то, что он достиг своей цели иными путями, теперь уже тревожило и Сенат. Одно дело отхватить добрый кус от владений Понта и получить новую богатую провинцию, а другое — приобрести на свою голову сильного противника. События в Пафлагонии, где восставшие стали избивать римских купцов и ростовщиков, как раз и предполагали второе.

— Помощь и впрямь нужна. И в большей мере деньгами, а не войском. Нам нечем платить гоплитам.

— Если хорошо поискать, деньги можно найти и в Понте, — вкрадчиво сказал Авл Порций. — Казначей царя Митридата Эвергета выдал стратегу Дорилаю Тактику весьма солидную сумму. Интересно, для чего? Прикажи ему своей царской властью, чтобы он вернул полученное золото в казну.

— Дорилай Тактик… — Лаодика гневно сдвинула тонкие шнурочки выщипанных бровей. — Он теперь на Крите. В Синопу вернуться отказался. Предатели, везде предатели и заговорщики! — царица вскочила со скамьи и погрозила кулаком в сторону открытого окна. — Ненавижу! Выжечь эту скверну калёным железом!

— Что верно, то верно… — Авл Порций невозмутимо поигрывал массивной золотой цепью, висевшей на шее — дань варварским обычаям Востока. — И чем скорее, тем лучше. Кстати, у Дорилая остался в Синопе приличный дом и кое-какое имущество. За это на торгах можно кое-что получить. Если на то будет твоё высочайшее соизволение, ростовщик Макробий готов ещё раз послужить тебе.

— Несомненно, — неприкрытый сарказм прозвучал в мелодичном голосе Лаодики. — У Макробия нюх шакала и жадность оголодавшего волка, режущего овец без разбору не для того, чтобы насытиться, а по принципу — если уж не мне, так пусть и другим не достанется.

— Так ведь и риск немалый, царица. У Дорилая Тактика вполне достаточно в Синопе родни, чтобы сделать Макробию ещё один горб.

— Ладно… — царица вздохнула. — Пусть будет Макробий… Я прикажу агораному передать Макробию опись имущества и ключи от дома Дорилая.

— А о новом займе для нужд Понта я похлопочу. Можешь на меня положиться. — Авл Порций помедлил, затем вкрадчиво спросил: — В скором времени в Рим отправится караван торговых судов, и мне хотелось бы знать, как себя чувствует человек, которого я поручил заботам твоих тюремщиков? Его нужно отправить туда в полном здравии.

— Он в эргастуле. За ним следят неусыпно и кормят хорошо. Я помню своё обещание. Впрочем, можешь удостовериться лично.

— Я признателен тебе, несравненная, — Авл Порций склонил голову. — А теперь позволь мне откланяться.

— Ты не останешься на ужин?

— Прости, царица, дела. К сожалению, день так короток…

Авл Порций торопился к ростовщику Макробию. Горбун после ночного визита к нему Пилумна и Рутилия-Таруласа теперь редко выходил из дому даже днём. Он нанял десяток телохранителей, звероподобных горцев, и завёл огромного сторожевого пса.

— …Этот проклятый Восток меня в конце концов доконает, — пожаловался Макробий римскому агенту. — Вместо прибыли одни расходы — на лекарства. Негодный иудей, царский лекарь, дерёт за свои отвратительные вонючие снадобья три шкуры. А Фебрис[122] по-прежнему колотит меня денно и нощно. Трясусь, как заячий хвост.

Вид Макробия и впрямь оставлял желать лучшего. По его жёлтому, измождённому лицу расползлись островки красной сыпи, а лихорадочно блестевшие глаза казалось вот-вот выскочат из орбит. Он сидел на скамье, закутавшись в пенулу[123], несмотря на то, что на исходе был самый жаркий месяц, гекатомбеон[124], и даже ночи не приносили жителям Синопы желанной прохлады.