Обнаженная в зеркале - Джордж Сильвестр Вирек

– Он ведь был знаком с другим знаменитым мошенником, графом Калиостро? – вставил Ван Нордхайм.

– Да, но в отличие от него Казанова не претендовал на бессмертие; его интересы простирались в другом направлении.

Казанова познакомился с Антонией на каком-то приёме. На неё не произвела впечатления его репутация похитителя женских сердец. Опыт научил её не доверять слухам: претенденты на звание великих любовников, как правило, оказывались великим лжецами.

К несчастью Казановы, несколько фраз, которыми он обменялся с Антонией, улыбка, с которой она его выслушала, вызвали ревность дожа. Он не возражал против ухаживаний чичисбея, которого сам выбрал в соответствии с местным обычаем. Однако правителю Венеции не понравилось, что его жене оказывает знаки внимания карточный шулер.

Законы Венецианской республики были такими же фальшивыми и лицемерными, как и всё остальное в этом городе. Один взгляд дожа, кивок головы начальника полиции – и Казанова оказался в единственном подлинном учреждении: в темнице, известной как Свинцовая тюрьма. Он был обвинён в карточном жульничестве и в занятии магией без лицензии.

– И что же тогда предприняла несчастная Антония? – с иронией спросил Адам.

– Судьба иностранца с большим носом ничуть не интересовала Тони. Всё это было в порядке вещей. Несчастные заключённые, оказавшиеся в зловещей темнице, навсегда исчезали за свинцовыми стенами. Что же касается нескольких комплиментов, которые Казанова успел ей сказать, то у Антонии не было недостатка в восхищении со стороны поэтов и льстецов.

Казанова погиб бы в тюрьме, если бы последовавшие за его арестом события не возбудили у Антонии интерес к нему. На следующее утро к ней пришла юная Мария Пиа, жена адмирала. Глаза у неё были красны, и сама она была очень расстроена.

– Тони, – сказала она, – ты должна освободить его!

– Освободить кого? – удивилась жена дожа.

– Казанову, разумеется, – всхлипнула Мария Пиа.

Тони рассмеялась. Однако она была заинтригована. Хорошенькая Мария Пиа вряд ли стала бы переживать из-за мужчины, не обладавшего выдающимися достоинствами. (Тут Антония вспомнила про нос Казановы.)

– Он не так уж красив, – рискнула заметить Тони.

Пиа с упреком взглянула на неё.

– Казанова, – возмущенно ответила она, – единственный, кто достоин называться мужчиной. Другого такого я не встречала.

– Я попытаюсь помочь ему, но это будет непросто, – пообещала Тони.

Спустя два часа её посетила красавица Мариетта, молодая супруга министра иностранных дел. Она тоже была в слезах.

– Тони, – заявила она, – ты должна спасти его.

– Кого?

– Казанову, разумеется.

Она взглянула на Антонию глазами раненой лани.

– Он единственный мужчина в Венеции, которого действительно интересуют женщины. Это не притворство и не обычная галантность. Я не буду вдаваться в подробности, но он великолепный любовник…

Она восхищённо возвела глаза к небу.

Интерес Тони к любвеобильному иностранцу возрос. Видимо, он действительно незаурядный мужчина.

Потом её навестили ещё несколько женщин, и все просили за него. Золотоволосая Фиора, племянница папского посла; Тереза Жозефина, жена главнокомандующего армией республики; наконец, Марсела, вдова покойного первого министра, пышнотелая матрона.

«Интересно, где она всё это выкопала?» – подумал Адам, но ничего не сказал. Ван Нордхайм слушал Стеллу с живым интересом.

– К вечеру процессию просителей завершила Люсия, первая балерина Венеции. Она тоже была в отчаянии. Слезы душили её, когда она умоляла Антонию освободить заключённого.

– Люсия, – подозрительно спросила Тони, – Казанова богат? Он, наверно, осыпает своих возлюбленных подарками?

– Нет, он не богат. На самом деле, я пару раз ссужала его деньгами.

– Тогда объясни мне, какими исключительными достоинствами обладает этот человек?

– Он… Он самый лучший мужчина на свете!

«Это я уже слышала», – подумала Тони, которую забавляла вся эта ситуация.

– Казанова, – рассказывала балерина, и в её голосе звучало благоговение, – не знает усталости. Он силён, как лев, и нежен, как ручной олень. Его речь божественна. Дело даже не в словах, а в том, как он говорит. А когда говоришь ты сама, он слушает с искренним интересом, а не с притворным вниманием обычного ухажёра или откровенной скукой мужа. Нет ничего, чего бы он ни знал о любви. Поверь мне, этот мужчина – гений…

– Дитя мое, – ответила Тони, – я освобожу Казанову, если только для этого мне не придется подвергнуть опасности свою душу. Мужчина, который способен внушать такую страсть стольким женщинам, возможно, заключил союз с дьяволом. Я вмешаюсь в это дело, лишь если буду уверена, что он не занимается чёрной магией.

– Боже упаси! – воскликнула балерина. – Если, конечно, это не чёрная магия – удовлетворять все желания женщины. Я могла бы рассказать подробнее, но, по-моему, всё и так понятно…

Действительно, Тони выслушала достаточно и была крайне заинтригована. Какой каприз судьбы сделал карточного шулера столь неотразимым? Неужели возможно, чтобы тем самым даром, в котором было отказано великим воинам и героям, оказался так щедро наделен человек низкого происхождения и положения?

– Ты, разумеется, читала мемуары Казановы, – лукаво заметил Адам, – историю его многочисленных любовных побед и героического побега из венецианской Свинцовой тюрьмы?

– Да, – кивнула Стелла, – но там многое выдумано; на самом деле всё было по-другому.

– И Вам известна подлинная история? – спросил Ван Нордхайм.

Стелла улыбнулась и продолжила рассказ.

– Даже жене дожа было непросто получить доступ в печально знаменитую тюрьму, но для женщины, которой овладело любопытство, непреодолимых препятствий не существует. В конце концов, Тони раздобыла ключи от мрачной темницы и убедила стражников закрыть глаза в нужный момент. Когда она ночью пробиралась по коридорам подземелья, подкупленные надзиратели «спали».

Тяжёлая дверь со скрипом открылась. Казанова сидел на табурете, живое воплощение отчаяния. Он задрожал, думая, что пришёл его последний час. В его поведении не было ничего героического. Он выглядел как мышь, угодившая в мышеловку.

Узнав Тони, он бросился ей в ноги. Она знаком приказала ему взять скудные пожитки и следовать за ней. Они быстро достигли ворот тюрьмы. Невдалеке их ожидала гондола, чтобы доставить в маленький, уютный дворец, где Тони иногда развлекалась со своими неофициальными приятелями. Всю дорогу Казанова хранил молчание. Его руки, в которых он держал руки Тони, всё ещё дрожали; он глядел на неё с собачьей преданностью.

В палаццо его ожидали ванна с благовониями и чистая одежда. Выйдя к ужину в великолепном камзоле, он уже обрёл обычное хладнокровие. С веселой беззаботностью он болтал о забавных приключениях в игорных домах, дворцах и борделях. Он с легкостью рассказывал о Вольтере и Фридрихе Великом, словно они были его близкими друзьями. Казанова действительно был обаятельным мужчиной. Когда он говорил, то невольно забывалось, что перед вами всего лишь итальянец средних лет, незнатного происхождения, с низким лбом и большим носом.