Английский пациент - Майкл Ондатже

– Вы могли бы обманом заставить меня говоритьпо-немецки, – сказал обгоревший пациент тем, кто его допрашивал, – и этот языкя знаю. Спросили меня, как бы между прочим, о Доне Брэдмене? Спросите меня оМармите, о великой Гертруде Джекилл.

Он знал, где находилась каждая картина Джотто[44] в Европе, ипочти все места, где человеку могли всучить подделку вместо оригинала.

Морской госпиталь располагался вдоль побережья в кабинкахдля купающихся, которыми пользовались в начале века. Когда было жарко, старыезонты Кампари снова, как и раньше, водружались в свои гнезда на столиках, ираненые в бинтах и повязках сидели под ними, вдыхая свежий морской воздух. Ктомедленно беседовал, кто просто молча смотрел на море, а кто болтал без умолку.Обгоревший пациент заметил молодую медсестру, которая отличалась от других. Емубыла знакома эта мертвенность во взгляде живых глаз, и он сразу понял, чтодевушка сама нуждалась в лечении. Когда ему было что-то нужно, он обращалсятолько к ней.

Его снова допрашивали. Все указывало и подтверждало, будтоон англичанин, за исключением того факта, что он обгорел до черноты, и это неустраивало офицеров-контрразведчиков.

Они спросили его, где находились войска союзников в Италии,и он сказал, что, как предполагает, они взяли Флоренцию, но были остановленысреди холмов и городков севернее. «Готическая линия».

– Ваши дивизии застряли у Флоренции и не могут пройтиопорные пункты, к примеру, в Прато и Фьезоле, потому что немцы засели на виллахи в монастырях и прекрасно защищены. Это старый прием – крестоносцы совершалитакие же ошибки в походах против сарацинов. И так же, как им, вам нужно взятьэти города-крепости. Но они никогда не сдавались, только во времена эпидемийчумы или холеры.

Он говорил, перескакивая с одной мысли на другую, чемдоводил их до бешенства, потому что они так и не смогли понять до конца, ктоон: друг или враг.

И вот сейчас, несколько месяцев спустя, близ деревни вхолмах к северу от Флоренции, на вилле Сан-Джироламо, в комнате, похожей назеленую беседку, которая стала его спальней, он лежит на постели, словно статуямертвого рыцаря в Равенне[45]. Он говорит отрывками про города-оазисы, пропоследних Медичи, о стиле прозы Киплинга, о женщине, которая его кусала… А вего книге «Истории» Геродота издания 1890 года есть вставные фрагменты – карты,дневниковые записи, пометки на разных языках, абзацы текста, вырезанные издругих книг. Единственное, чего не хватает, – его имени. До сих пор нетникакого ключа к разгадке того, кто он на самом деле, – ни имени, ни звания, нипринадлежности к дивизии или эскадрилье. Все записи в этой книге сделаны довойны, в пустынях Египта и Ливии в 1930-е годы, пересыпаны сведениями обискусстве наскальной живописи и отсылками то к галереям, то к заметкам изжурналов – и все это одним и тем же, должно быть, его собственным мелкимпочерком.

– А вы знаете, что среди флорентийских мадонн нетбрюнеток? – говорит он Хане, когда она склоняется над ним.

Он уснул со своей книгой в руках. Хана берет ее и кладет намаленький столик рядом с кроватью. Не закрывая книгу, она приостанавливается ичитает, давая себе обещание не переворачивать страницу.

* * *

Май 1936.

«Я прочитаю вам стихотворение», – объявила жена Клифтонасвоим, официальным голосом, таким же бесстрастным, какой и она сама казалась,если вы не были близки с ней. Мы были в южном лагере и сидели у костра.

Я шел по пустыне.

И я закричал:

«О, Господи, забери меня отсюда!»

И голос ответил мне: «Это не пустыня».

Я закричал: «Но ведь здесь песок,

И жара, и бескрайний горизонт».

А голос мне ответил: «Это не пустыня».

Все сидели молча.

Она сказала: «Это написал Стивен Крейн[46], он никогда не былв пустыне».

«Он был в пустыне», – сказал Мэдокс.

* * *

Июль 1936.

Военные измены – детские шалости по сравнению с изменами вмирное время. Новый любовник занимает место старого. Все рушится, поданное вновом свете. И все это делается с раздражением или нежностью, хотя сердцесоткано из пламени.

История любви не о тех, кто теряет сердце, а о тех, ктонаходит в себе то, что запрятано глубоко, глубоко. Оно обитает в вас, а вы и неподозреваете об этом, пока вдруг не поймете, что душу можно обмануть, а плоть –никогда. Плоть ничем нельзя обмануть – ни мудростью сна, ни соблюдениемсветских приличий. В плоти – средоточие и самого человека, и его прошлого.

* * *

В комнате с зелеными стенами почти темно. Ханаповорачивается и чувствует, как у нее затекла шея, оттого что она все-такиувлеклась и погрузилась в чтение этой книги, разбухшей от карт и текстов,написанных неразборчивым почерком. Там где-то даже вклеен маленький листокпапоротника. «Истории». Она не закрывает книгу, вообще не дотрагивается до неес тех пор, как положила ее на столик. Она уходит от нее.

* * *

Работая на поле в северной части земель виллы, Кип обнаружилмину огромных размеров. Он чуть не наступил на зеленый провод, когда шел черезсад, и быстро отклонил тело в сторону, вследствие чего потерял равновесие иупал на колени. Он осторожно поднял провод, который не был натянут, и пошел поего ходу, петляя между деревьями.

Дойдя до того места, где была сама мина, он сел, положивсвой походный мешок на колени. Мина шокировала его. Она была забетонирована.Они установили здесь взрывной заряд и механизм, а потом залепили все мокрымбетоном для маскировки. В трех метрах от этого места стояло голое дерево, ещеодно – в десяти метрах. За два месяца на бетонированном возвышении уже успелавырасти трава.

Кип развязал свой мешок, достал из него ножницы и выстригтраву. Потом сплел маленькую сетку и, привязав к веревке, прилаженной черезблок к ветке дерева, медленно приподнял бетонную шапку. От нее в землю шли двапровода. Он сел, прислонившись к дереву, глядя на них. Теперь нельзя былоспешить. Достав из мешка детекторный радиоприемник, он надел наушники. Вскоре вушах зазвучала американская музыка, которую крутили на радиостанции. Примернопо две с половиной минуты на каждую песню или танцевальную мелодию. Он можетвычислить, сколько времени сидит здесь, сложив количество песен, которые помнитпо названиям: «Нитка жемчуга», «Си-Джем Блюз» и другие.