Английский пациент - Майкл Ондатже

– Мне написали, что Патрик умер на голубятне, – сказалКараваджо.

Ее отец любил город, который сам придумал, а улицы, стены играницы в нем нарисовал вместе со своими друзьями. Он на самом деле никогда ине покидал этого города. Теперь она понимает, что в жизни до всего доходиласама либо узнавала от Караваджо или от мачехи, Клары, когда они жили вместе.Клара была когда-то актрисой и умела отлично изображать эмоции, что и сделалауспешно, разыграв ярость, когда узнала, что они идут на войну. Весь последнийгод войны Хана возила с собой по Италии письма от Клары, которые, она знала,Клара писала, сидя на розовой скале на острове в заливе Джорджиан-Бей[36], аветер с моря раздувал листы бумаги… потом мачеха вырывала страницу из блокнотаи вкладывала ее в конверт. Хана хранила эти письма, эти кусочки розовых скал иморского ветра, эту память о доме, в своем чемодане, но не отвечала на них. Онаочень тосковала по Кларе, но после всего, что с ней случилось на войне, у неене поднималась рука ответить. Ей было просто невыносимо писать хоть что-нибудь,а тем более признать смерть Патрика.

И даже сейчас она не могла сделать этого, здесь, на другомконтиненте, когда война отошла дальше, а монастыри и церкви на холмах Тосканы иУмбрии, которые во время боевых действий быстро превращались в госпитали,стояли в безмолвном уединении, словно отрезанные от всего мира. Тольконебольшие кучки военных оставались в них, словно малые морены после отхода обширноголедника. А вокруг – священный лес.

Она подбирает ноги под юбку и обхватывает их руками. Всетихо. Она слышит знакомый нарастающий глухой звук в трубе, которая встроена вцентральной колонне фонтана, затем снова тишина, и вдруг взрыв грохочущей воды,решительно наполняющей фонтан.

* * *

Книги, которые Хана читала английскому пациенту, отправляясьв путешествие вместе со старым странником в «Киме» или с Фабрицио в «Пармскойобители», опьяняли их и бросали в водоворот событий, где армии, лошади, повозкиуходили от войны или, наоборот, шли ей навстречу. В одном углу комнаты стопкойлежали книги, которые они уже прочли, путешествия, которые уже совершили.

Многие книги начинались со вступительного слова автора. Тихоокунувшись в его воды, вы плавно скользили по волнам.

«Я начинаю свою работу в тот период, когда консулом былСервий Гальба. …Истории Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона, когда онинаходились у власти, фальсифицированы ужасом, а после их смерти написаны, когдаеще не остыла ненависть к ним.»

Так начинает Тацит[37] свои «Анналы».

Но романы начинались медленно или хаотично. Читателейпостоянно бросало из одной крайности в другую. Открывалась дверь, илиповорачивался ключ в замке, или взрывалась плотина, и вы бросались следом,одной рукой хватаясь за планшир, а другой придерживая шляпу.

Начиная читать книгу, она словно входит через парадныеворота в огромные дворы. Парма, Париж, Индия расстилают перед ней свои ковры.

«Вопреки запрещению муниципальных властей, он сидел верхомна пушке Зам-Заме, стоявшей на кирпичной платформе против старого Аджаиб-Гхара,Дома Чудес, как туземцы называют Лахорский музей. Кто владеет Зам-Замой, этим«огнедышащим драконом», – владеет Пенджабом[38], ибо огромное орудие из позеленевшейбронзы всегда служит первой добычей завоевателя[39].»

– Читайте медленно, милая девушка. Киплинга[40] надочитать медленно. Следите внимательно за запятыми, и вы будете делатьестественные паузы. Он ведь писал чернилами и ручкой. Думаю, он часто отрывалсяот страницы, уставившись в окно и слушая пение птиц, как делают все писатели,оставшись в одиночестве. Не все могут похвастаться знанием названий птиц, а вотон мог. Ваш глаз слишком быстр, как у всех североамериканцев. Подумайте, скакой скоростью писал он. В противном случае первый же абзац покажется вамужасным и скучным.

Это был первый урок чтения, который ей преподал английскийпациент. Больше он не прерывал ее. Если случалось, что он засыпал, онапродолжала читать, не отрываясь, пока сама не утомлялась. Если он и пропускалпоследние полчаса сюжета (это могло сравниться с тем, что в обследуемом домеостается только одна темная комната), то не волновался, потому что, похоже,хорошо знал этот роман. Так же хорошо был он знаком и с географией тех мест,где проходили события, описываемые в книге. К востоку от Пенджаба был Бенарес,а на севере – Чилианваллах. (Все это случилось до того, как в их жизнь вошелсапер, словно из одной из этих книг. Как будто страницы книг Киплинга потерлиночью, словно волшебную лампу, они ожили, и произошло чудесное превращение.)

Она оторвалась от последней страницы «Кима», с его изящнымии возвышенными предложениями, которые теперь научилась правильно читать, ивзяла книгу пациента, пронесенную через огонь. Книга разбухла и не закрывалась,став почти вдвое толще, чем раньше.

В нее был вклеен тонкий листок, вырванный из Библии.

«Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, топокрывали его одеждами, но не мог он согреться.

И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашегоцаря молодую девицу, чтоб она предстояла царю и ходила за ним и лежала с ним, –и будет тепло господину нашему, царю.

И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, инашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю.

Девица была очень красива, и ходила она за царем иприслуживала ему; но царь не познал ее.»[41]

Люди из племени, которые спасли обожженного летчика,принесли его на британскую базу в Сиве в 1944 году. Ночным санитарным караваномего доставили из Западной пустыни[42] в Тунис, а оттуда отправили на корабле вИталию. В то время в госпиталях было много безымянных солдат, причем большетаких, кто действительно не помнил, кто он, чем таких, которые делали это сопределенным умыслом. Тех, кто заявлял, что не помнит своей национальности,разместили на отгороженной территории морского госпиталя на Тирренскомпобережье. Обгоревший пациент был еще одной загадкой, его личность неустановлена, а внешность неузнаваема. В лагере для преступников, которыйрасполагался рядом, держали американского поэта Эзру Паунда[43] в клетке. Онпрятал то на теле, то в карманах, ежедневно перекладывая, листочек эвкалипта,как амулет, якобы обеспечивающий ему личную безопасность. Когда его арестовалии вели через сад, принадлежащий тому, кто его предал, он дотянулся и отщипнулэтот листик, «чтобы помнить».