Ардагаст и братство тьмы - Дмитрий Баринов

— Дружина, стройся клином! Каждый из вас добудет перо Симурга! Артимпаса, помоги нам, и я одарю тебя золотом и самоцветами с Золотой горы!

В тот же миг на склоне горы появилась, будто из воздуха, всадница на вороном коне, с распущенными чёрными волосами, в кольчуге и красном плаще. Роксолан приветственно поднял руку, следом воздели руки Сорак и вся дружина. Но всадница гневно взмахнула плетью, и тут же позади раздались звуки боевых рогов и грозный клич «Мара!». Прежде чем дружина царевичей успела развернуться и выстроиться во всесокрушающий клин, на неё обрушилась конная сарматская рать. Над закованными в железо всадниками трепетало знамя с тамгой росов, а впереди скакал сильный ещё старик с седой бородой во всю грудь.

В считанные минуты дружина была разбита наголову. Одних воинов настигли мечи и копья, других — арканы. Связанных царевичей подвели к старику.

— Я Распараган, царь восточных росов, что живут на Дайке. А ты, видно, Сагдев, достойный зваться наглейшим из сарматов? А это твой приятель Сорак? «Длинное ухо» уже разнесло по степи: два юнца идут к святой горе за тем, чего недостойны. А достойны вы быть принесёнными в жертву Ортагну-воителю за своё кощунство!

— Моему брату такие жертвы не нужны, и мне тоже! — раздался голос черноволосой всадницы.

Все сарматы почтительно воздели руки, а она продолжила:

— Не смей призывать меня, когда идёшь на подлое дело, понял, сын Роксага? А вы, росы, спешите на помощь вашему родичу Ардагасту. Этих вояк отдадите ему.

Дружина Распарагана двинулась дальше на север, уводя с собой пленных. Сагдев ехал, опустив голову. Обычная самонадеянность совсем оставила его. Вместо славы — один позор. И чем он мог так прогневить богиню, всегда помогавшую ему и его отцу? Упал духом и Сорак, привыкший полагаться на Сагдева ещё с парфянского похода, когда он сам был тринадцатилетним мальчишкой, а роксолан — взрослым и уже знаменитым воином. И всё-таки они сейчас едут к царю западных росов. Там Сорак сумеет смыть свой позор — отомстит Ардагасту Убийце Родичей.

Царевичи не знал, что Санаг и Ядыгар, разбив наголову Роксанака, тут же с отборной дружиной отправились вслед им, но в долину верхней Ра вышли севернее, чем царевичи, рассчитывая перехватить их там.

А черноволосая всадница спешилась и подошла к Симургу. Тот вдруг стал не больше обычной собаки и забрался под разлапистую ель, жалобно скуля. Руки воительницы осторожно прошлись по его израненному телу.

— Бедный пёсик! Как тебя порвала гадина чёрная... А тут ещё эти два дурака. Ничего, сейчас я тебе косточки сращу...

Со своими ранами небесный пёс справился бы и сам. Но приятно ведь, когда о тебе заботятся. А Морана-Артимпаса, богиня войны и смерти, умела не только убивать, но и исцелять.

Тёмно-серый панцирь, в который было заковано небо над священной горой, вдруг оказался пробит. Всего в одном месте — над главной вершиной. Но именно из этого отверстия (хотя солнце должно было стоять на юге) хлынули добрые, радостные лучи. Они позолотили склоны святой горы и вершины окружавших её хребтов, залили светом ущелья и долины речек, устланные трупами. И вместе с этими лучами вливалась в души воинов ясная, спокойная уверенность в победе. Рассеялся серый туман на севере и юге. И так же исчез, будто растаял, огромный старик на вершине Злой горы. А знаменосец с огненным стягом сошёл с золотой вершины. Потому что на неё с неба спустилась женщина в золотом венце и золотистой бобровой шубе. Ростом она не уступала Владыке ветров, но вид её внушал не страх, а радость и веру в доброту этого мира, пронизанного золотым светом.

Под живительными лучами этого света поднимались лежавшие воины — не все, но многие, кто ещё был жив и не вовсе изувечен. Всеслав с радостью увидел, как выбирается из-под трупов его друг, кушан Хоршед.

Лишь аримаспы встретили Светлую Богиню рёвом и злобной бранью. Но над их чёрной ратью уже кружилась удивительная птица: белая лебедь со златоволосой женской головой. Она облетела кругом всю орду, и со свинцового неба хлынул чудовищный ливень. К западу от Аваляка не падало ни капли. Но Ра-река мигом превратилась в мутный бушующий поток, и такие-же потоки устремились со склона Уральского хребта, по которому спускалась орда. Земля под копытами огромных коней обратилась в поток грязи, ревущая вода сбивала их с ног. Они давили и топили друг друга и всадников.

Одних аримаспов вода уносила на юг. Другие погнали коней в поисках спасения на север, к истокам Ра. Третьи, самые яростные, ринулись в бой. Люди и грифоны обрушились на них, заваливая громадными трупами ущелье и склоны Аваляка. Снова великанов слепили стрелы, рвали зубы оборотней, нещадно жгло пламя Колаксаевой Чаши. И без устали гвоздила врагов кедровая дубина Шишка. Соколы-нуры, летавшие на разведку, докладывали царю:

— На юге бьют одноглазых стрелами и копьями прямо в воде аргиппеи, удмурты и какие-то сарматы с тамгой, как у нас. А на севере нечистых громят, не дают уйти неведомые конники: узкоглазые, с косами да стрижеными головами. Не иначе манжары.

Манжары были среди дружинников Ардагаста, пришедших с ним с востока.

А с неба в аримаспов летели огненные стрелы: вернулась дружина Гремислава, где-то успевшая пополнить запасы своего оружия.

Самые отчаянные великаны попытались снова ворваться на Золотую гору, но были перебиты воинами Вишвамитры и грифонами. Один аримасп, размахивая громадным мечом, загнал в пещеру Хилиарха с Пересветом. Но, пока мужчины уворачивались от его клинка, Меланиппа забралась на скалу над пещерой и всадила стрелу в единственный глаз исполина. Обезумев от боли, он потерял равновесие и сорвался с обрыва. И тут из глубины пещеры негромкий голос произнёс по-гречески:

— Зайдите в мою обитель, отважные воины.

Хилиарх обернулся. Перед ним был лишь большой златоклювый ворон, и тот улетел в дальний конец пещеры, где горел неяркий зеленоватый свет.

— Заходите же. В этой битве воины Солнца победят и без вас.

Грек, амазонка и гусляр вошли в небольшую подземную комнату. Всю её обстановку составляли грубовато сколоченные стол и табурет да шкуры на полу. На стене красной охрой были нарисованы звери — странный волосатый слон, носорог, лошадь... На столе и в нишах в стене лежали книги, свитки, черепа зверей и птиц, диковинные фигурки и талисманы из самых разных материалов — от дерева и кости до золота и дорогих камней. Из чернильницы слоновой кости торчал тростниковый стилос. На отростках лосиного рога, вставленного в расщелину стены, красовались шапка с оленьими рогами, пояс и кафтан, увешанные амулетами, разрисованный бубен. Источником необычного зеленоватого света служила плошка из малахита.

Ворон опустился на табурет и вдруг превратился в одетого по-гречески человека с пытливыми тёмными глазами. Его худощавое ироничное лицо обрамляла чёрная борода, внизу заострявшаяся, словно птичий клюв.

— Садитесь тут, на шкурах. Этот табурет я уступаю лишь богам, когда они приходят в мою пещеру.

Хилиарх почтительно поклонился: