Первая формула - Р. Р. Вирди

Сомневаюсь, что Мастер философии преследовал именно такие цели. С другой стороны, увидев меня в деле, он обязательно оценил бы результаты своих уроков. Его занятия доводили мой разум до эйфорического состояния, которое можно сравнить лишь с наслаждением от сладкой боли в мышцах, расслабившихся в конце тяжелого трудового дня. Любое тяжелое усилие делает нас сильнее.

На введении в принципы плетения продолжалось испытание моего Атир, и мне в голову летели новые камни. По всему выходило, что Атир укрепился. Теперь я шел на занятие, нисколько не сомневаясь: мне предстоит новый экзамен. Моя вера в собственные силы была подобна стали Эразмуса, и риши Брамья в этом семестре не попал в цель ни разу.

Вероятно, после сцены на Вороньем гнезде он решил не тратить время на развитие моих способностей создавать грани. Впрочем, поди пойми, что у него на уме.

Несложно себе представить, насколько происходящее в Ашраме работало на мою уже сложившуюся репутацию.

Какое-то время жизнь шла словно по маслу, однако светлые полосы имеют обыкновение заканчиваться.

* * *

Миновал еще цикл, а я почти не продвинулся в своем проекте. Почти – это скромно сказано. На полу моей комнаты валялись разных размеров мотки бечевки. Я провел немало времени в скриптории, однако не нашел даже намека на то, как наложить формулу на неподходящую поверхность. Иной раз трусливо думал – не бросить ли бесполезное занятие, и все же сознавал: лучше попытаться и не преуспеть, чем вообще ничего не делать.

Риши Бариа никогда не разочаровывалась в ученике, потерпевшем неудачу, если тот не филонил, зато осуждала тех, кто даже не пытался справиться с заданием. Хочешь стать искусным ремесленником – изволь проявлять предельную сосредоточенность и даже самоотверженность.

Я ненадолго отложил свой замысел, зная, что времени до конца семестра предостаточно, а раньше результатов с меня никто не спросит. У меня появился новый интерес.

Лудильщик… Как раз сегодня он должен был вернуться, и, не исключено, со свежими новостями. Вероятно, я вынашивал детскую надежду, однако как без нее жить?

К концу четвертой свечи я собрался, прихватил посох и направился в Гал. По лестнице тысячи ступеней шагали и другие ученики, хотя на меня никто из них внимания старательно не обращал. Плевать… За время пребывания в Ашраме я привык к статусу отверженного и чувствовал себя в нем уютно. Мой ум постепенно наполнял холод, возводивший вокруг меня непроницаемую стену, а тяжелый груз мыслей заставлял желать уединения. В любом случае, отдаляясь от других, я уже не переживал так, как в самом начале учебы.

Выйдя на улицу, где мы прошлый раз встретились с лудильщиком, я остановился, озираясь в поисках запряженного быками фургона, однако ничего похожего не увидел.

Духом я не пал, ибо давно известно: лудильщики всегда держат слово. На своей репутации они зарабатывали не меньше, чем на торговле. Приезд лудильщика всегда превращался в настоящее представление, и люди сбегались к его фургону со всего города. Пропустить его прибытие невозможно, и я со спокойной душой отправился гулять по улицам, проветривая голову.

Прошел мимо прилавков нескольких уличных торговцев, погрелся у камельков и потратил немало душевных сил, чтобы убедить их: выложенные на лотках товары меня сегодня не интересуют.

Вскоре желудок напомнил, что с утра кое-кто пренебрег завтраком и держит его на голодном пайке. Я направился к «Очагу», где недавно обедал с Эстрой. По неизвестной причине меня туда тянуло, словно магнитом.

Добрался до желтого домика как раз в тот миг, когда из его дверей вышло трое учеников. Троица остановилась на углу; замедлил шаг и я, присматриваясь. Они стояли, указывая пальцами куда-то вперед.

Я застыл на месте, признав двоих.

Талиб и Калби, приятели Нихама, более того – самые близкие дружки.

Что заставило меня за ними наблюдать, вместо того чтобы пройти мимо? Одолело любопытство: интересно, кто третий? Впрочем, догадаться было несложно.

Парочка расступилась, и я увидел Нихама в тот миг, когда они дружно завернули за угол.

Он вел своих прихвостней вперед, к какой-то цели, с ухмылочкой, не предвещавшей ничего хорошего. Чуть выждав, я двинулся вслед, держась на некотором отдалении: сказывался воробьиный опыт. Обычно мы висели на хвосте у жертвы, выбирая момент, чтобы срезать кошель.

Не заметив меня, троица забрела в закуток между двумя зданиями. Подальше от любопытных глаз? Я притаился за углом, не сводя с них взгляда.

Между парнями мелькнуло нечто маленькое и яркое. Они сбились в кучку, обступив непонятный предмет. Я прищурился, пытаясь разобрать, чем занимается гнусная шайка.

– И что мы с ним будем делать? – донесся до меня голос шагнувшего вперед Калби.

Талиб нервно оглянулся, заставив меня прижаться к стене. Надеюсь, не заметил…

– Даже не знаю, – ответил он. – Наверное, это чей-то?

– Да какая разница? Прямо сейчас он наш. Давайте развлечемся. Я тут целый семестр хожу сам не свой, пора наконец выпустить пар. Пепел и вымя Брама! Этот чертов Ашрам, Мастера, проклятая Оскверненная дворняга, сколько можно! – Голос Нихама дрожал от ярости. Видать, гнев жег ему горло.

– Не поминай его имя всуе, – пробормотал Калби.

Я снова выглянул из-за угла.

– Что? – резко обернулся к приятелю Нихам. – Что ты сказал?

Похоже, Калби был слишком туп, потому и не придал значения изменившемуся тону дружка, а тот явно выбрал себе новую цель.

– Не мусоль имя Господа нашего по пустякам, иначе он в священном пламени своем обратит внимание на твои дурные поступки и мысли. Если обнаружит в твоей душе тень, решит спросить с тебя по всей строгости, и тогда…

Кулак Нихама мелькнул в воздухе и с глухим шлепком врезался в щеку Калби:

– Да плевать я хотел на проклятый пепел Брама и его долбаный огонь! Будешь нести всякую чушь – отметелю тебя так, как и не снилось этому ошметку из костей и шерсти!

Его слова заставили меня перевести взгляд на комок, лежащий у парней под ногами. Сквозь возбужденные голоса Нихама и Калби донеслось мяуканье.

Котенок!

Похоже, у бедняжки тельце-то с кулачок, там шерсти больше… Рыжие лохмы свисали мокрыми клоками – видать, попал под вчерашний снегопад. Больше ничего издалека не разобрать, тем более что троица зажала несчастное животное в самый угол.

Услужливый Талиб, потянувшись к котенку, видимо, решил исполнить волю своего господина.

– Нет! – Мой крик отразился эхом от стен и заставил троицу испуганно обернуться.

По лицу Нихама промелькнуло сразу несколько мгновенно сменивших друг друга гримас. Подонок затряс щеками и прорычал, брызгая слюной:

– Опять ты! Нет, эта дворняжка – проклятие Брама или какого другого долбаного