Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

были тяжелейшие проблемы с желудком – в шестнадцать он весил восемьдесят четыре фунта[59], и к маленькой Шуре, которая в свои шесть годиков только-только училась говорить, и глаза у нее постоянно слезились, даже когда она улыбалась; ко всем хворым, чей организм никак не мог приспособиться к чуждой планете и не усваивал местный белок даже с помощью специальных таблеток, модифицирующих метаболизм, – на Новом Сионе их в обязательном порядке принимали дважды в день. Жизнь в Двадцати Поселках была нелегкая, каждая пара рабочих рук на счету, и все-таки бесполезных болящих жалели. На все воля Божья. Здесь помнили слова: «цивилизация», «человечность». Помнили Иерусалим.

– Геня, миленький, что значит «бесполезно»?

Его тихие слова испугали Мириам.

– Бесполезно, – сказал он с улыбкой.

Серые глаза не такие ясные, как обычно. Словно затянуты дымкой.

– Лекарства, – сказал Геня. – Таблетки. Метаболики.

– Ну конечно, ты лучше меня разбираешься в медицине, – ответила Мириам. – Ты же у нас главный доктор. Или сдаться надумал? Так, Геня, да? Бросаешь борьбу?

Вдруг накатила злость. Поднялась откуда-то из глубины, из давно и тщательно скрываемого страха, отдалась дрожью во всем теле, и голос сорвался.

– Я только одно решил бросить. Метаболики.

– Бросить метаболики? Что ты такое говоришь?

– Я их уже две недели не принимаю.

На Мириам нахлынула ярость отчаяния. Лицо обдало жаром – оно как будто распухло вдвое против обычного.

– Две недели! И вот, и вот… И вот ты здесь! А чего ты ждал, дурак несчастный? Счастье, что совсем не помер!

– Мириам, с тех пор как я перестал их принимать, мне не сделалось хуже. На этой неделе даже лучше было. До сегодняшнего. Дело точно не в них. Наверное, тепловой удар. Я забыл шапку надеть…

Он тоже чуточку покраснел – то ли от усиленной мольбы, то ли от стыда. Выходить в поле с непокрытой головой просто глупо; с виду тусклая NSC 641 способна голову напечь не хуже огненного Солнца, потому Геня и извинялся за свою беспечность.

– Понимаете, я с утра себя чувствовал хорошо, даже отлично. Работал наравне со всеми. Потом голова немножко закружилась. Не хотелось останавливаться. Приятно, когда не отстаешь от других. А про тепловой удар я не подумал.

Мириам вдруг заметила, что на глаза навернулись слезы, и от этого окончательно разъярилась, даже язык отнялся. Вскочив с Гениной койки, она прошлась между рядами больничных кроватей, по четыре с каждой стороны, и застыла у окна, глядя на бесформенный тусклый уродливый мир.

Геня что-то говорил: «Мириам, ну правда, может, метаболики для меня вреднее местных белков?» Она не слушала. Гнев, горе и страх росли, ширились и наконец прорвались. Мириам закричала: «Геня, Геня, как же ты мог? Столько лет боролся, и чтобы теперь, после всего, сдаться – я этого не вынесу! Просто не вынесу!» Только кричала она не вслух. Ни единому слову не позволила прозвучать. Кричала мысленно, и слезы текли по щекам, но она стояла спиной к пациенту. Смотрела на искаженный от слез плоский пейзаж и мутное солнце и молча говорила им: «Ненавижу!»

Прошло сколько-то времени, и она смогла повернуться, сказать вслух:

– Ложись…

Потому что он сел на койке, напуганный ее долгим молчанием.

– Полежи тихонько. Перед обедом примешь две таблетки метаболика. Если понадобится что-нибудь, Гиза на сестринском пункте.

Выходя, она увидела, что по тропинке с поля торопится Тина – наверняка Геню проведать. При всех болячках у Гени от девушек отбоя не было. Тина, Шошана, Белла и Рахиль – выбирай любую. Но в прошлом году, когда Геня и Рахиль жили вместе, они регулярно брали в медцентре противозачаточные средства, а потом и вовсе разошлись. Не поженились, хотя обычно молодые люди в Поселке к двадцати четырем годам уже создавали семью и заводили детишек. А он не женился, и Мириам понимала почему. Генетическая этика. Нельзя передавать плохие гены следующему поколению. Болезненность надо выпалывать. А значит, никакой женитьбы – не мог же он требовать от Рахили, чтобы она ради него осталась на всю жизнь бездетной. Поселкам нужны дети, много здоровых детей, которые с помощью метаболиков смогут выжить на новой планете.

Рахиль до сих пор никого больше себе не нашла, но ей всего восемнадцать. Переживет. Скорее всего, выйдет за парня из другого Поселка и уедет – подальше от Гениных серых глазищ. Для нее так будет лучше. И для него тоже.

Неудивительно, что Геня поддался суицидальным настроениям, подумала Мириам и немедленно отогнала эту мысль, гневно и устало. Как же она устала… Хотела пойти к себе, умыться и переодеться, собраться с мыслями перед обедом; но в комнате было невыносимо одиноко. Леонид уехал в поселок Салем и вернется только через месяц. Мириам пересекла пыльную центральную площадь Поселка и вошла в здание столовой, в Гостиную. Прочь от затхлого безветренного тумана, серого неба и уродливого солнца.

В Гостиной почти никого не было. Капитан Марка крепко спал, растянувшись на диванчике. Рейни читала. Двое старейших жителей Поселка. Собственно говоря, капитан Марка был самым старым человеком на планете. В сорок четыре он привел Флот Изгнанников со Старой Земли на Новый Сион; сейчас, в семьдесят, он был дряхлым стариком. Люди здесь быстро старились и умирали к пятидесяти, шестидесяти годам. Биохимик Рейни в свои сорок пять выглядела на два десятка лет старше. Чертов клуб старикашек, уныло подумала Мириам. Да и правда, младшие редко пользовались Гостиной. Заходили сюда почитать – здесь хранились книги, кассеты и микрофильмы с записями, но рожденные на Сионе читали мало, да и некогда им было заниматься чтением. А может, их смущали весеннее освещение и фотографии на стенах. Они все были высокоморальные, серьезные молодые люди. В их жизни не было времени на безделье, и не было красоты в их мире; разве могли они одобрить эту единственную роскошь, необходимую старшему поколению? Тихая гавань, единственное место, напоминающее родину… В Гостиной не было окон. Абрам, волшебник во всем, что касается электричества, провел скрытое освещение, создающее полную иллюзию солнечного света – не того, что от NSC 641. Войти в Гостиную – все равно что оказаться в земном доме теплым солнечным днем в апреле или в самом начале мая, когда все озарено чудесным, чистым и ясным светом. Абрам с помощью других жителей Поселка увеличил цветные фотографии до размера примерно метр на метр – земные пейзажи, на снимках и в живописи, которые колонисты привезли с собой: Венеция, пустыня Негев, соборы Кремля, ферма в Португалии, Мертвое море, Хэмпстед-Хит, пляж в Орегоне, луг в Польше, города, леса, горы,