Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

ней уязвляла. Даже вчера вечером она флиртовала с ним, соревнуясь с местными красавицами, строила из себя танцовщицу с короткими жесткими волосами, раскосыми глазами цвета какашки, жилистыми запястьями… Она проклинала свою идиотскую самоиронию, самоуничижение, свой характер – дура, дура, дура! – но сейчас все это отлетало прочь, будто легкие нити паутины, сейчас она шла по лесной тропинке к месту на берегу, отведенному для стирки, и мысли ее занимало иное: до чего же красивая у Рама переносица! Он весит не больше ее, а может, и меньше – у него тонкая кость.

– Прошвес, Муна! Как твой малыш? Прошвес, Вана! Прошвес, Кара! – Как прекрасен твой нос, возлюбленный мой, словно крутой утес меж двух колодцев, вода в которых черна и холодна. Спасибо тебе, спасибо тебе. – Жарко сегодня, да?

– Жарко сегодня, жарко, – все как одна согласились женщины Среднего Возраста, полоскавшие белье на весело журчащем мелководье.

– Зайди в воду, охлади ступни, – посоветовала Вана.

– Прошвес, – ласково похлопала Тамару по плечу Брелла, проходя мимо нее к камням, чтобы разложить на просушку свою порцию стирки.

К группе Среднего Возраста относились женщины от двадцати трех до сорока (точно установить цифру пока не удалось) лет, и, на взгляд Тамары, часть из них была красивее Молодых – той красотой, что не боялась выпавших зубов, обвисших грудей и растянутых животов. Щербатые улыбки светились жизнелюбием, вислые груди хранили молоко человеколюбия, исполосованные растяжками животы тряслись от безудержного смеха. Молодые женщины хихикали, женщины Среднего Возраста смеялись. Этот смех, глядя на них, размышляла Тамара, был смехом людей, обретших свободу.

Молодые мужчины занимались охотой на сино (гонялись за клыкастыми хот-догами, подумалось Тамаре, и она, такая же, как эти прачки, женщина Среднего Возраста, тоже рассмеялась), либо сидели кружком, пялясь на танцовщиц колханы и живоа, либо дрыхли. Мужчин Среднего Возраста у ндифа не существовало. Примерно до сорока лет представители мужского пола считались Молодыми, после чего прекращали охотиться, смотреть на танцы девушек и превращались в Стариков. А потом умирали.

– Кара, – обратилась Тамара к своей лучшей информантке, сняв сандалии и, по совету Ваны, погрузив ступни в прохладную воду, – мой друг Рам захворал животом.

– Ой-ой-ой, прошвес, прошвес, – запричитали остальные женщины.

Кара, чьи жидкие седеющие волосы приближали ее к возрасту Старух, по-деловому осведомилась:

– А что у него – гвуллаф или кафа-фака?

Оба слова Тамара слышала впервые, однако перевода не требовалось.

– Кафа-фака, – ответила она.

– Ему нужны ягоды бути, – заключила Кара, отбивая выстиранную набедренную повязку о мокрый валун.

– Он говорит, здешняя еда очень, очень хорошая.

– Объелся жареным сино, – кивнула Кара. – Когда наши переедают и всю ночь облегчаются в кустах, мы целую неделю даем им ягоды бути и варим куо. С медом вкусно. Сейчас достираю и приготовлю для тинозе Рама горшочек куо.

– Кара прекрасна и велика духом, – использовала Тамара принятую у ндифа форму выражения благодарности.

– Прошвес, – сияя, отозвалась та. Это слово употреблялось очень широко, а трактовалось весьма сложно. Рамчандра так и не подобрал для него устойчивого эквивалента. Боб проводил параллель с немецким bitte[60], однако местное «прошвес» имело больше значений: пожалуйста, извольте, на здоровье, будьте добры, прошу прощения, минуточку, ничего страшного, здравствуйте, до свидания, да, нет, возможно – все это укладывалось в спектр коннотаций слова «прошвес».

Для женщин-ндифа Тамара со своими нескончаемыми вопросами – как у вас лечат кафа-факу? в каком возрасте отнимают младенцев от груди? когда нужно уходить в Хижины Нечистот? из какого материала сделаны лучшие горшки? – всегда была приятным поводом оторваться от дел. Рассевшись на нагретых солнцем валунах, они беспечно болтали, пока прохладная вода стирала, а солнце сушило и отбеливало белье. В глубине души Тамара внимала Гераклиту, напоминавшему ей, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, в то время как ее слух вылавливал из разговора все, что касалось предупреждения беременности. Женщины ничуть не стеснялись этой темы, хотя говорить особо было не о чем. Принципов или средств контроля рождаемости как таковых у ндифа не существовало. О Молодых женщинах позаботилась сама природа: при всей своей горячей любви к сексу, фертильности они достигали не раньше двадцати лет. Тамара отнеслась к этому факту с недоверием, однако женщины убежденно настаивали на своем: разделительной линией между молодым и средним возрастом служила именно способность к воспроизведению потомства. Как только девушка становилась фертильной, единственным способом предохранения от постоянных беременностей служило воздержание, каковое они находили досадным. Об абортах и детоубийствах не могло идти и речи. Когда Тамара осторожно спросила об этом, все осуждающе покачали головами.

– Женщины не убивают собственных детей! – ужаснулась Брелла.

– Если об этом узнают, – сухо заметила Кара, – мужчины выдергают такой женщине все волосы и навсегда запрут в Хижине Нечистот.

– В нашей деревне на подобное никто не осмелится, – сказала Брелла.

– Никто еще не попадался, – уточнила Кара.

Толпа Юношей (от девяти до двенадцати лет) с воплями примчалась к реке, чтобы искупаться и наловить рыбы. Они пронеслись по камням в опасной близости от сохнущего белья, заслужив гневную отповедь женщин, которая, впрочем, не возымела действия, и разговор прекратился, ибо негоже осквернять мужской слух нечистыми словами. Прачки собрали белье и двинулись обратно в деревню. Тамара заглянула к Рамчандре – тот спал, – потом пошла фотографировать Юношей за игрой в баасто. После общего ужина, приготовленного и накрытого женщинами Среднего Возраста, – Кара, Вана и старая Бинира направились к хижине Рамчандры. Тамара последовала за ними.

Они разбудили Рама и накормили его отваренным куо – розоватой кашицеобразной массой, похожей на густую тапиоку; растерли ему ноги, посидели на его плечах, положили на живот нагретые камни, переставили койку так, чтобы он лежал головой на север, заставили выпить глоток чего-то темного, горячего и пахнущего мятой; несколько минут Бинира над ним пела. В конце концов его оставили в покое, сменив камень на животе, и удалились. Все эти манипуляции Рамчандра перенес не то со стоицизмом этнолога, не то с удовлетворением инвалида, вокруг которого суетятся домочадцы. После ухода туземных целительниц на его лице разлился покой, он свернулся калачиком, прижимаясь к камню, и задремал. Тамара уже выходила, когда он тихо, отрешенно спросил ее:

– Ты записала песню той пожилой женщины?

– Нет. Извини.

– Прошвес, прошвес, – шепотом произнес он и, приподнявшись на локте, добавил: – Мне лучше. Очень жаль, что мы не сделали запись. Я почти не разобрал слов.

– Язык Стариков так сильно отличается от языка Молодых?

– Нет. Просто он гораздо богаче. Полнее.

– Судя по всему, у женщин Среднего Возраста словарный запас намного больше, чем у Молодых.

– Вокабуляр Молодых женщин из Баваны