Светофор, шушера и другие граждане - Александра Николаенко

Этот молодой человек пошел и сел на скамеечку за 34-м домом. И сидит.

Плачет.

А тут идет Вера.

Она видит, плачет человек. Вполне себе симпатичный. В пальто и шапке. Еще совсем молодой.

И Вера присела с человеком рядышком.

А потом она взяла его за руку и они ушли.

Никто не знает куда.

А на скамейке осталась лежать та справка.

Подул ветер, смахнул со скамейки бумажку, как страшный сон. Понес над осенними лужами. Опустил на землю.

И засыпал кленовыми листьями.

Но вчера (уже наступила весна) они вернулись все так же вместе. И сели рядышком на ту же скамейку.

В лужах отражалось небо.

В небе таяли облака.

..К Богородице притецем, сущии в бедах, и святей иконе Ея ныне припадем, с верою зовуще…

На улице стояли погоды. Цвели сирени, чирикали воробьи, спускались к канализационным люкам мусорные ручьи, стучали каблучки, карданы, отбойные молотки, дымился свежий гудрон, меж стволов развесистых лип в тени старых двориков неподвижно висели турецкие ковры, раскачивали коленками тренировочные, лениво скрипели качели. В воздухе пахло эмалью и автомобильными выхлопами, по радужным разводам бензиновых луж расхаживали клеклые голуби…

Подпрыгивали дети… Словом, был месяц май.

У центрального выхода метро Краснопресненская напротив кафе-закусочной «Айчаэль», заложив крылья за спину и задорно скосив хохолок, расхаживала большая запыленная курица. Лапы крупной птицы бодро шлепали по асфальту, в клюве было зажато несколько рекламных брошюрок. Меж ног странного животного болталась сумка-кенгуру, доверху набитая стопками непочатых рекламных проспектов, к потрепанному хвосту было привязано несколько воздушных шариков.

Курица довольно бойко кидалась навстречу выходящим из метро пассажирам, горделиво вытягивая клюв, решительно шлепала вдоль палаток, и время от времени, всучив какому-нибудь растерявшемуся гражданину свой листок, пристально оглядывалась, в поисках новой жертвы. Иногда, утомившись, курица устало отходила в тень цветочного козырька и, откинув капюшон, достав из кенгуру бутылку кефира, задирая к небу кадык, жадно пила. Майский ветерок гнал вниз по каменной мостовой листовки, выроненные прохожими. Гелиевые шарики, весело сталкиваясь друг с другом позади птицы, трепыхались в антрацитовом небе.

Башенные часы над развалинами грота МЦЗ пробили 13. С последним ударом из стеклянных дверей метрополитена, устало толкнувшись грузным телом в стекло, вывалилась педагог младших классов Любовь Валентиновна Одинокая. Это была некрасивая, пожилая и одышливая бабуля, древняя, как дореволюционная кафедра, с бородавкой на брыле и пирамидой сиреневых волос в голове. Одной рукой Любовь Валентиновна бережно прижимала к внушительной груди охапку разнокалиберных роз, в другой руке был у нее довольно приличных размеров торт «Прага». Только что Любовь Валентиновну с почетом проводили на пенсию… Птичий щебет, детские голоса, сияние майского дня и цветение почек на липах не трогали застывшего сердца Любови Валентиновны. Жизнь ее была кончена, дома никто не ждал ее, и первого сентября никто не ждал ее возвращения обратно в школу. Более того, Любовь Валентиновна, в последний раз спускаясь по ступеням своей 833-й школы, чувствовала лопатками, как молодая директор, кикимора Моросеева, облегченно перекрестилась ей в спину.

Напрасно на протяжении учебного года Любовь Валентиновна успокаивала себя мыслью о том, как будет проводить время на заслуженном отдыхе, высыпаться и читать книги; напрасно лежала в паспорте Любови Валентиновны путевка на теплоход «Берендей», подаренная коллективом, на путешествие по Золотому кольцу. Путевка не могла даже отчасти облегчить ее одиночества. А она была одинока, как никто на свете. Муж ее Саша скончался еще в 76-м году прошлого века, детей у них не было, подруг у Любови Валентиновны не было тоже, а дома не было у нее ни канарейки, ни кошки, ни даже хомяка. Был кактус, гортензия, алоэ и пустота. «Сейчас приду, попью чайку с тортиком, поставлю розы, немного передохну и повешусь…» – думала Любовь Валентиновна, и в глазах ее проплывали лица давно забывших ее учеников, из которых она каждого помнила и сумела бы хоть сейчас назвать по именам…

Приняв решение, Любовь Валентиновна сразу почувствовала странное звенящее облегчение, похожее на покорное оцепенение, сквозь туман детских лиц и воспоминаний о них стали проступать весенние краски, запахи, звуки музыки, щебет птиц…Слегка оглушив, ослепив ее, хлынул в глаза яркий солнечный свет. Любовь Валентиновна неторопливо двинулась в сторону планетария, где во дворах стояла ее пятиэтажка.

Тем временем за Любовью Валентиновной, внимательно кося синим глазом, медленно и настороженно поворачивая оперенную шею, наблюдала из-за цветочного козырька запыленная курица. Не успела педагог сделать пары-тройки шагов, как птица, точно ястреб к полевке, со всех лап бросилась бабуле наперерез и, мощным оперенным телом преградив Любови Валентиновне путь, ловким движением крыла извлекла из хвоста один шарик и, протянув его педагогу, бодрым речитативом четко и весело прокудахтала: «Здравствуйте, Любовь Валентиновна! Вы меня узнаете?» – произнесла курица. Несчастная педагог отшатнулась, еще крепче прижала к груди свои розы и, недоумевая, уставилась на курицу. Курица оказалась много выше Любови Валентиновны, и, глядя в упор, педагог, при всем желании, никак не могла узнать ее, а видела только оперенную сумку-кенгуру, раздувшуюся от рекламных проспектов. «Куда только катится этот мир? С ума тут, что ли, все посходили?!» – подумала Любовь Валентиновна, быстро приходя в себя от потрясения, и попыталась отстранить курицу рукой с тортом. Курица не сдвинулась с места. Судя по ее настойчивости, можно было предположить, что это птица-сектантка или агент Герболайф. «Товарищ! Дайте пройти, что за безобразие! – быстро раздражаясь и одновременно смущенная вниманием начавших оборачиваться прохожих, сухо произнесла Любовь Валентиновна, – я сейчас милицию позову, будете знать!» – предупредила она настырную птицу и еще раз попробовала отстранить ее тортом, но тут нахальная курица подняла крыло и откинула капюшон. Любовь Валентиновна ахнула. Бородавка ее на брыле взметнулась, в глазах вспыхнул свет…

«Курицын?» – недоверчиво вглядываясь в знакомое и одновременно незнакомое улыбающееся лицо молодого человека самой непримечательной наружности, произнесла Любовь Валентиновна, губы ее дрогнули, и не успела она изумиться еще раз, как оказалась в крепких куриных объятиях вместе с тортом и розами…

Спустя полчаса Любовь Валентиновна, вовсю улыбаясь и даже что-то мурлыкая себе под нос, бодро шагала к своему дому. «Золотое кольцо? Теплоход „Берендей“? Что ж, почему бы и нет?» – размышляла она.

А по каменной мостовой у метро Краснопресненская ветер все разносил бумажные листовки с эмблемой «Пиццакваммчится».

Утопленница Наташа сидела ранним утром третьего дня со своим мужем Петей на мостике.