Светофор, шушера и другие граждане - Александра Николаенко

Наконец Семен Петрович оборвал свой противный свист и, вставив электронную вип-карту в идентификатор со своим номером, извлек из прохладной сейфовой пасти самое обыкновенное почтовое извещение.

Правая бровь вдовца поползла вверх. Левая бровь осталась лежать неподвижно.

Семен Петрович зевнул, поморщился над бумажкой, несколько минут постоял, размышляя, но все же аккуратно сложил извещение пополам и, опустив его за пазуху, направился к тамбурам центрального выхода.

Семен Петрович прекрасно знал, кто ему посылает и что, и все это ему было тридцать три раза не надо, однако оставить посылку так было против его жизненных принципов.

Погода пела.

Вытянув губы гузкой и насвистывая в такт воробьям, Семен Петрович неспешно прошелся по Неманскому и, подойдя к 9-му почтовому отделению, толкнув тяжелые двери, вступил в помещение.

В отделении было прохладно и сумрачно. Дребезжала лампа. Пахло потом, канцелярским клеем, бумагой и почему-то детством.

Детство Семена Петровича давно миновало. Можно даже сказать, у Семена Петровича вовсе не было детства; Семен Петрович был человек, явившийся на свет не младенцем, но готовым учредителем благотворительного фонда «Счастливая старость» со скромными счетами в швейцарских банках.

Извещенный поморщился.

В почтовом отделении работало сразу два окошка. К ним стояли две очереди. Однако одна оказалась на подачу, а другая на выдачу.

Так, сперва было нужно отстоять в первой, чтобы потом можно было отстоять во второй.

Извещенный встал в хвост. Ему было неприятно. Он не любил стоять, когда его вынуждали к этому обстоятельства. Семен Петрович с радостью постоял бы просто так, но стоять за кем-то, вот этого он не любил. Ему хотелось плюнуть в затылок впереди стоящего. Или выстрелить (в зависимости от обстоятельств).

Однако делать было нечего, и Семен Петрович встал.

«Через час закрываемся! Скажите там, чтобы не вставали!» – по обыкновению донеслось из окошечка, и тут же старушонка, стоявшая впереди Семена Петровича, обернула на него жабье лицо и злорадно проквакала: «Не вставайте, товарищ, у них через час обеденный перерыв…»

(Ква-ква-ква…)

«Чтоб ты провалилась, нечистая сила!» – подумал Семен Петрович, и ему уже захотелось именно стрельнуть, а не плюнуть.

«Я б тебя, ведьму, при других обстоятельствах!..» – подумал меценат, но он знал и сам, что сейчас обстоятельства были против него, а потому просто посмотрел на бабульку.

Этого, впрочем, оказалось достаточно (глаза у учредителя были маленькие, но свинцовые, как две канцелярские кнопки). Лицо бабуленции вытянулось. Она обиженно шлепнула губами и отвернулась.

«Тьфу, кикимора!» – подумал благотворитель.

Очередь не двигалась. Стрелки почтовых часов (как все стрелки часов почтовых отделений) стояли.

Стрелки часов на запястье Семена Петровича неумолимо приближали почтовое отделение к обеденному перерыву.

«Не успею, черт бы их всех драл!» – подумал Семен Петрович, с ненавистью буравя кнопками глаз спины впереди стоявших, и вдруг из окошка высунулась почтовая голова и визгливо осведомилась: «Товарищи, есть кто-нибудь с „Извещением за номером 60996“?»

Очередь растерянно переглянулась, достала свои извещения и очки…

Но ни у кого в этой очереди не оказалось извещения за номером 60996, кроме Семена Петровича Собакина.

Лицо единственного из всей очереди извещенного с названным номером довольно замаслилось. По лбу Собакина пошли розовые волны, и он, выступив из хвоста, отчетливо произнес: «Я!»

«Товарищи, пропустите товарища с номером!» – визгливо прокричала в ответ почтовая голова, и очередь, та самая очередь, которая только что безнадежно отделяла Семена Петровича от посылки, с завистью и благоговением расступилась пред ним.

«У товарища 60996 извещение….» – с уважением (и даже, кажется, с ужасом) шептала очередь, провожая Семена Петровича взглядами, и та самая бабуленция, что прежде стояла впереди, быстро перекрестилась Собакину в спину.

Ничто не удивило Семена Петровича ни в этом благоговении, ни в этом почтении, оказываемом ему.

Меценат привык к уважению. И заслуживал его вполне.

Голова в окошке протянула за извещением маникюрную гладкую лапку и, отвернувшись, прокричала в глубину служебного помещения: «Людочка! Тут с 60996 извещением!»

«Товарищ с номером, подойдите ко второму почтовому окошку!» – откликнулась Людочка.

Семен Петрович проплыл обратно, вдоль первой и второй очереди, и даже тут не пришло ему в голову хоть чему-нибудь удивиться.

Семен Петрович даже не вспомнил, что от него не потребовали для проверки паспорт, словно так оно и надо было, и все прочие-остальные люди должны его знать в лицо.

Он нетерпеливо навис над вторым окошечком, и вторая голова почтовой служащей улыбнулась ему маслено и приветливо.

«Пару минуточек обождите, Семен Петрович!» – сказала она и, на миг скрывшись в сумерках, уже буквально через мгновение появилась опять.

«Не затруднитесь пройти, пожалуйста, к служебным дверям, Семен Петрович!» – явно смущаясь, пропищала голова, и в ответ Семен Петрович в недоумении приподнял складки на лбу.

«У вас очень крупная посылка, я выдам из двери», – пояснила просьбу служащая, и Семен Петрович расплылся в ответной понимающей улыбке.

Дверь служебного почтового отделения распахнулась.

Навстречу получателю из распахнутых створок выехало нечто и в самом деле огромное, обернутое крафтом, уставленное печатями и залепленное изоляционной лентой.

«Желаете удостовериться в сохранности?» – пискнула голова, показываясь из-за края посылки.

Семен Петрович желал.

Голова засуетилась. Защелкала ножницами, и вскоре упаковочная бумага и скотч свернулись по бортам посылки в рулоны.

Перед меценатом и благотворителем со скромными счетами в швейцарских банках стоял очень дорогой, элитный вип-груз 2000.

Шестигранный, полированного массива «Виктория Премиум».

Подчеркивающий высокий статус своего получателя.

Хотя…

Разве мертвым не все равно, где лежать?

Однажды, в 73-м году, на выходе из станции метро Полежаевская «вторая» познакомились случайно два человека.

И раз уж им так повезло, то они решили никогда больше не расставаться. А то вдруг еще что…

Потеряются?

Они подали заявление. И хотя детей у них не было, но все равно расставаться они не стали.

А то вдруг еще что…

Потеряются?