Ее заветное желание - Лесия Корнуолл

Но ему все равно нравилось тут. Его ведь могли арестовать и поместить в тюрьму дожидаться трибунала. Вместо этого он жил в полном комфорте гостем Николаса. Браунинг всегда был готов услужить ему, а наблюдал его самый авторитетный в Лондоне врач. Стивен заворчал, когда доктор ткнул пальцем в его ноющие ребра.

– Все еще чувствуется, да? Это понятно. Вам, конечно, досталось. Очень рассчитываю, что французам досталось куда больше. Ну, ничего, сэр. Выздоровление, в общем, проходит вполне успешно. Главное – нет инфекции.

Судя по всему, новости о выдвинутом против него обвинении пока не достигли Лондона. Он услышал звуки льющейся воды. Это доктор принялся мыть руки.

– А что с глазами? Я буду видеть снова?

Доктор сложил инструменты в саквояж, тихо звякнув металлом.

– С этой стороны я не вижу никаких проблем. Оба глаза чисты, положение глазных яблок в глазницах не нарушено. Никаких рубцов, никакого покраснения. Понимаю, что от меня вы хотите услышать намного больше, но я могу лишь сказать, что, если зрение вернется, это произойдет само собой. Вы должны ждать и надеяться. – Он помолчал, потом откашлялся. – Однако сильно не надейтесь. Вам нужно прежде всего окрепнуть физически, а потом жить полной жизнью, что бы ни случилось.

– И как вы себе это представляете? – Стивен едва сумел справиться с паникой, которая охватила его. – Я же дипломат. И офицер.

– В самом деле? – удивился доктор. – Тогда, по моему мнению, вам нужно вставать на ноги, делать физические упражнения, чтобы поддерживать себя в форме. Иначе мышцы ослабнут. Вы же не хотите остаток жизни прожить как инвалид, верно? В отличие от меня вы еще молодой человек.

Стивен замотал кулаки в тонкий шерстяной плед.

– Но как? Я не понимаю, куда иду, когда передвигаюсь по комнате. Я не могу скакать верхом, да просто выйти на улицу для меня невозможно.

– Пользуйтесь тростью. Это поможет. Ваш слуга может стать поводырем. – Доктор говорил почти весело, как будто уговаривал престарелую матрону, страдавшую от легких приступов меланхолии. – Запретите слуге передвигать мебель, тогда вы быстро освоитесь в комнате и будете сами находить дорогу.

– А лекарств нет никаких? Какое-нибудь укрепляющее, какие-нибудь глазные капли?

Доктор хмыкнул.

– Нет никаких. Даже самый лучший врач в мире скажет вам, что какие-то вещи мы отдаем на волю Господа, милорд.

Господа? Господь оставил его здесь, во мраке и одиночестве.

Послышался стук в дверь.

– Войдите! – откликнулся доктор. – Ах, ваша светлость. Очень кстати. Мы как раз закончили. Это был Николас, не Мэг. Не шелестели юбки, не пахло духами. Напротив, в воздухе повис запах виски и бритвенного мыла.

– Как пациент, поправляется? – спросил Николас.

– И очень заметно. Не вижу причин против поездки в Темберлей-Касл. Сельский воздух пойдет ему на пользу.

Сжав зубы, Стивен уставился в темноту. Люди вокруг так и будут продолжать говорить о нем в третьем лице, словно его не существует, словно он растворился в темноте? Поблагодарив доктора, Николас закрыл за ним дверь.

– Есть новости из штаба? – Стивен не стал утруждать себя дежурными любезностями. Для слепого нет никакой разницы в том, какая стоит погода – хорошая или плохая. Он знал, что дождя нет. Иначе услышал бы, как капли стучат по подоконнику.

Николас пододвинул стул.

– Кажется, Холлет сгинул окончательно. И никто не откликнулся на призыв полковника Фэрли дать свидетельские показания, что ты участвовал в сражении.

Стивен нервно сглотнул.

– Держись, старина. До трибунала у нас еще куча времени. – Стул затрещал, когда Николас наклонился вперед. – Ты можешь думать о чем-нибудь еще?

В ответ он покачал головой, потер глаза, пытаясь вернуть их к жизни. Безуспешно. Тьма по-прежнему застилала свет. Его снова охватила паника, ставшая такой знакомой в последнее время, как и постоянная боль.

– У тебя, случайно, нет виски? – Стивен попытался задать вопрос спокойно и безмятежно.

И будто со стороны услышал свой голос – бессильный и дрожащий.

Алан Браунинг посмотрел на себя в зеркало, затем широко открыл рот. Надо было оценить ущерб, понесенный в сражении. Щеку насквозь пробило французским копьем, от языка почти ничего не осталось. И все равно он считал себя счастливчиком, потому что смог своим ходом выйти с поля боя.

Он был сержантом – человеком, отдававшим приказы, а теперь стал нем как рыба. Браунинг был хорошим командиром, несмотря на то что не умел ни читать, ни писать. За исключением собственного имени. Рядовой из его взвода – теперь уже покойный – научил его такой малости, за которую он был ему страшно благодарен. Сержант очень жалел о том, что не может говорить или писать по-настоящему, чтобы сообщить матери этого доброго парня о геройской гибели сына.

А еще он был очень благодарен леди Дельфине. Она ведь могла закрыть перед ним двери дома, ведь он не был офицером. Но леди Дельфина настояла, чтобы ему нашли место, и ухаживала за ним, будто он тоже был из благородных. Браунинг видел, как она заботится о майоре Айвзе. А ведь она леди, совершенно непривычная к подобным вещам. Она проявляла чудеса терпения, несмотря на то что майор часто был угрюм и даже груб. Сержант заметил любовь в ее глазах, когда леди Дельфина смотрела на незрячего майора. Доктор сказал, что со временем зрение восстановится. Браунинг очень на это надеялся. И тогда пусть первым человеком, с которым майор столкнется взглядом, будет леди Дельфина.

У него имелся еще один должок – офицеру, который спас ему жизнь во время сражения. Офицер рискнул жизнью, поняв, что сержант может погибнуть, лишившись своей лошади во время атаки. Если бы этот человек его бросил, Алана затоптали бы насмерть. Ведь никто даже не посмотрел в его сторону. Он с удивлением обнаружил своего спасителя слепым, раненым и обвиненным в тяжких преступлениях. Разве воин, спасший однополчанина на поле боя, может оказаться трусом? Глупость какая-то! Браунинг еще не знал – как, но при первой возможности поведает правду. Он готов отплатить добром за добро.

Он обязан майору лорду Айвзу самой жизнью.

В Темберлей-Касл Стивена разместили на первом этаже по соседству с библиотекой и музыкальным салоном. Его комната выходила в длинную галерею, которая заканчивалась французскими окнами – от пола до потолка, – а за ними виднелась терраса. В новое жилище Стивену поставили кровать, а Браунингу – койку. Когда они приехали в усадьбу, Стивен ушел к себе и больше не выходил. Он отказывался видеться с кем-либо, в особенности с Дельфиной.

– Доктор предупредил, что Стивену нужно заниматься физическими упражнениями, – озабоченно сказала она Мэг за завтраком. – Если он не желает выходить на воздух, пусть хоть гуляет по галерее.