Голубая кровь - Мелисса де ла Круз

— Хочешь глотнуть?

— А то! — отозвалась Шайлер и забрала у негофляжку.

Жидкость была теплой и обожгла ей горло. На мгновение удевушки загудело в голове, она сделала еще пару глотков.

— Эй, полегче! Это ром! — предупредилОливер, — Ты так с катушек слетишь, — весело заявил он.

Но Шайлер по-прежнему чувствовала себя совершенно трезвой,хотя улыбнулась и сделала вид, будто уже слегка захмелела.

Они стояли, плохо понимая, что им делать, держали в рукахсеребряные бокалы с натуральным фруктовым пуншем и старались изображать, будтоим безразлично, что их никто не окликнул, не поздоровался и вообще никак не далпонять, что они тут желанные гости. Шайлер оглядела непринужденно беседующихучеников, которые собрались вокруг столиков с коктейлями, курили на балконе илипозировали на фоне пианино, и осознала, что, хотя она знала большую частьсобравшихся почти с самого детства, на самом деле была здесь чужой. Простопоразительно: даже Дилан умудрился найти себе место и отхватил популярнуюдевушку, а они с Оливером, как всегда, остались вдвоем.

— Хочешь потанцевать? — спросил Оливер, ткнув всторону темной комнаты.

Шайлер покачала головой.

— Не-а.

— Может, уйдем тогда? — поинтересовался Оливер,который, похоже, пришел к тому же выводу, что и она. — Можно зайти в«Банк» — спорю на что угодно, у них там музыка получше.

Шайлер не знала, как поступить. С одной стороны, они сОливером имели все права находиться здесь — в конце концов, они тоже ученикиДачезне! — но с другой, возможно, лучше бы просто тихо скрыться. Может,если повезет, никто и не заметит, что они вообще приходили.

Оливер натянуто улыбнулся.

— Это я виноват.

— Вовсе нет. Я тоже хотела прийти, — возразилаШайлер. — Но ты прав, наверное, нам лучше смыться.

Они спустились по величественной лестнице с красной ковровойдорожкой. На последней ступеньке стоял Джек Форс, разговаривая о чем-то с КиттиМаллинс. У Шайлер перехватило дыхание. Она крепко сжала руку Оливера и прошла кглавной двери, не глядя на Джека.

— Уже уходишь? — послышался голос Джека.

Шайлер обернулась. Китти Маллинс ушла.

Джек стоял один, прислонившись к перилам. На нем былафранцузская белая рубашка — спереди заправленная в брюки, но сзади, как обычно,выбившаяся из-под ремня, — брюки цвета хаки и расстегнутый темно-синийблейзер. Галстук был повязан криво, но выглядел Джек просто сногсшибательно. Онтеребил цепочку запонки на правом запястье.

— Да мы так, просто заглянули, — пожала плечамиШайлер и невольно улыбнулась.

— Может, останешься? — спросил Джек, улыбнувшись вответ и глядя прямо ей в глаза. — Тут можно повеселиться.

На мгновение Шайлер забыла, что Оливер стоит рядом, и, когдаон заговорил, испуганно вздрогнула. Оливер взглянул на нее с нарочитонепроницаемым видом.

— Я, пожалуй, схожу возьму еще чего-нибудь выпить.Пойдешь со мной?

Шайлер замешкалась с ответом, и на один бесконечный миг онизастыли неловким треугольником.

— Да нет, Олли, мне что-то не хочется пить. Я тебяпозже нагоню, ладно? — наконец, жалобно произнесла она.

Оливер нахмурился, но спорить не стал и быстро зашагал вверхпо лестнице.

Шайлер скрестила руки на груди. Что это нашло на ДжекаФорса? Они всю неделю после похорон не разговаривали, он ей и слова не сказал,а теперь снова подкатывается? С чего она вообще тратит на него время?

Джек подошел и обнял ее за плечи.

— Пойдем потанцуем. Кажется, я слышу мою песню.

Шайлер позволила ему увлечь себя наверх, и на этот раз,когда они вошли в комнату, на них стали оборачиваться. Шайлер заметилазавистливые взгляды девушек, а несколько парней посмотрели на нее с уважением.Всего минуту назад она была для них невидимкой, но присутствие Джека всеизменило. Джек привлек ее к себе, и она поплыла в ритме музыки. Комнатупронизывал сексуальный, гипнотический ритм «Время на исходе» группы «Мьюз». «Ясловно тону, задыхаясь…» Шайлер прижалась к Джеку, она чувствовала, как тело еепокрывается испариной, а рубашка Джека становится влажной, так силен был жар ихтел.

Ее родители собрались уходить. Мими у себя в спальнеуслышала стук каблуков матери по мраморному полу и более тяжелые шаги отца.

— Крошка, ау! — произнесла Тринити, постучавшись кдочери. — Мы с папой уходим.

— Входи, — отозвалась Мими.

Она надела длинные массивные серьги и принялась внимательноизучать свое отражение в зеркале.

Тринити отворила дверь и вошла. На ней было длинное, пощиколотку, платье, как решила Мими, от Валентино, а на плечах красовалсяроскошный соболий палантин. У Тринити была изящная, чарующая фигура, а длинныебелокурые волосы локонами ниспадали на плечи. Мать Мими часто фотографировалидля светских новостей и модных журналов.

Родители собрались на какой-то благотворительный бал. Онивечно куда-то уходили. Мими даже вспомнить не могла, когда они ужинали дома.Иногда она вообще их неделями не видела.

Мать проводила время в салоне красоты, в спортзале, у своегопсихотерапевта или в бутиках на Мэдисон-авеню, а отец постоянно был на службе.

— Не задерживайся допоздна, — наставительнопроизнесла Тринити, поцеловав дочь в щеку. — Кстати, ты чудесно выглядишь.Это то самое платье, что я тебе купила?

Мими кивнула.

— Тебе не кажется, что эти серьги здесь лишние? —поинтересовалась мать.

Мими была уязвлена. Она терпеть не могла, когда еекритиковали.

— Мне кажется, мама, они отлично смотрятся.

Тринити пожала плечами.

Мими заметила, что в дверях с нетерпеливым видом стоит отец.Он возбужденно разговаривал с кем-то по мобильному. В последнее время отецвыглядел более встревоженным, чем обычно. Что-то беспокоило его, он былпоглощен своими мыслями и рассеян. Как-то Мими вернулась домой намного позжедозволенного времени, когда она кралась через кухню, отец, наливавший себеконьяк, заметил ее, но не сказал и слова.

— А где Джек? — поинтересовалась мать иогляделась, как будто Джек мог прятаться под туалетным столиком.

— Уже там, — отозвалась Мими и пояснила. —Мой приятель опаздывает.

— Ну, желаю приятно провести время, — произнеслаТринити и потрепала Мими по щеке. — Смотри там, не влезай особо внеприятности.

— И доброй ночи, — добавил Чарльз, закрывая засобой дверь.

Мими снова взглянула на себя в зеркало. Отчего-то всякийраз, когда родители желали ей доброй ночи еще вечером, она чувствовала себялишенной чего-то. Брошенной. Так она и не смогла к этому привыкнуть. Мими сняласерьги. Мать права, к этому платью они не подходят.