Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870-1918 - Мария Барятинская

Поскольку герцог де Шартр и мы сами были гостями вечера, для нас были приготовлены три очень старых и грязных позолоченных стула; но едва я села, как мой стул опрокинулся с ужасным треском, так как одна из его ножек была в плачевном состоянии. В тот момент моя собака ринулась в зал, громко лая от радости, что отыскала меня. Шум был настолько велик, что актеры перестали играть и приняли живейшее участие в этом происшествии, которое, осмелюсь сказать, было весьма смешным для посторонних наблюдателей, но я не находила его таким уж забавным, скорее, я чувствовала себя определенно неловко. Многие протянули руки, чтобы помочь мне подняться, и каждый встревоженно спрашивал, не поранилась ли я. Пока я сражалась со своими оборками, мой верный пес добавил свою лепту к всеобщему развлечению, с размаху запрыгнув мне на колени, так что я с трудом удерживалась от хохота в оставшееся до конца пьесы время.

После пребывания в Пломбьере герцог де Шартр уехал в Копенгаген, где рассказал всю эту историю моему свекру и другим, и все хорошо позабавились.

Из Пломбьера мы отправились в Италию, где нас застала печальная весть: великий князь Георгий, брат царя и предполагаемый наследник престола, скончался. Хотя все знали, что его дни сочтены, поскольку у него была последняя стадия туберкулеза, он тем не менее ускорял приближение своей кончины, пренебрегая советами врачей и носясь повсюду на большой скорости на автомобиле. Доктор говорил ему, что его легкие слишком слабы, чтобы вынести давление потока врывающегося в них воздуха, и случай доказал, что предупреждения врачей были обоснованны, потому что во время своей последней поездки, двигаясь на большой скорости, он вдруг рухнул от сердечной слабости и скончался на месте.

Смерть великого князя Георгия стала ужасным ударом для его матери, вдовствующей императрицы. С того времени, как умер ее любимый царственный супруг, император Александр III, она обычно много месяцев проводила со своим сыном на Кавказе, где вынуждало их жить его здоровье. Влажный, холодный, туманный климат Санкт-Петербурга считался для него особенно опасным. Она изо всех сил старалась сохранить ему жизнь, насколько это было возможно. У него был мягкий, приятный характер, его поразительная красота была какого-то утонченного типа, но самая главная его привлекательность таилась в изумительных, но грустных глазах. Услышав о его смерти, вдовствующая императрица отправилась в Крым, чтобы встретить тело своего любимого сына, потому что его останки были доставлены с Кавказа по морю, на борту русского военного корабля.

По приезде в Санкт-Петербург мой муж был послан императором на российскую пограничную станцию Вержболово, чтобы встретить принца Вольдемара Датского, брата вдовствующей императрицы. Он спросил меня, не соглашусь ли я сопровождать его, поскольку ему было скучно путешествовать одному, и я ответила, что сделаю это с большим удовольствием Когда мы приехали на станцию, у меня сложилось представление о степени, с которой тогда Россия помогала прокормиться другим странам Конкретные формы экспорта, которые я увидела впервые, состояли из поразительного количества живых гусей, которых везли в Германию; это просто ошеломило меня. Ими были набиты целые составы, а шум, который они создавали, как можно представить, был просто оглушающим. Россию обычно называли «житницей Европы», и такой она и была на самом деле.

Но взгляните на нее сейчас – не хватает еды, чтобы уберечь от голодной смерти свое собственное нищее население, маленькие дети тысячами умирают от голода. А ведь еще во время войны и даже после у нас было всего в изобилии, а продуктов – прежде всего.

Но вернемся к моей истории. Я была свидетельницей прибытия принца Вольдемара (в час ночи) с почтительного расстояния. Строго говоря, я не имела права сопровождать своего мужа, который был официально делегирован и включен в личную свиту принца. Я вернулась в двухместной карете одна, и никто не знал, что я была там. Муж поехал встречать принца, который, разумеется, не имел представления о моем присутствии, и королевский салон был тут же прицеплен к нашему поезду. Мы тронулись, но во время поездки поезд неожиданно остановился посреди ночи. Я проснулась от толчка и чуть не упала со своей полки.

Потом муж постучал в дверь моего купе и сказал: «Вагон принца загорелся, и нам пришлось остановиться и переселить его в купе».

Поскольку дело было ночью, все купе уже были заняты, поэтому мужу ничего не оставалось, как устроиться у меня. Наутро, рассчитывая найти моего мужа, в наше купе вошел принц Вольдемар, но застал меня мирно читающей книгу, потому что Толи уже ушел в вагон-ресторан на завтрак.

Его первое восклицание: «Это купе князя Барятинского?» – «Да, – ответила я и, видя, насколько он был озадачен, добавила: – А я его жена».

Таким образом я представилась принцу, так как поняла, что нахожусь в присутствии принца Датского, и объяснила, каким образом я оказалась в этом поезде. Но он только рассмеялся. Он был исключительно дружелюбен, в нем не было ничего показного, и всякий, кто с ним встречался, был очарован его простотой и любезностью. Скоро мы очень подружились с его адъютантом, капитаном Эверсом, ныне адмиралом (его сын – морской атташе при датском посольстве в Лондоне). Он оставался в петергофском дворце вместе с моим мужем, пока принц находился со своей сестрой, вдовствующей императрицей, в ее личной резиденции в Александрии, недалеко от Петергофа. Он был ей очень предан и старался утешить ее в огромном горе.

День похорон великого князя Георгия выдался нестерпимо жарким, и солнце просто палило. В православной церкви пастве, кроме старых и немощных, не положено сидеть во время богослужения. Мы стояли в церкви Петропавловской крепости, казалось, часами, а в этот день церемония была необычно долгой и торжественной, потому что ее вел митрополит и другие церковные иерархи, и казалось, что она никогда не закончится. Жара была такой неодолимой, что я была полностью без сил. Вечером примерно в одиннадцать часов мы (мой свекор, наш друг, капитан Эверс, и я) на лодке отправились подышать свежим воздухом на Неве и переплыли ее. Когда, однако, мы подумали о возвращении домой, то обнаружили, что все мосты разведены и никаких лодок для переправы не найти. Мы посмотрели друг на друга в смятении и сели на берегу реки, где и просидели почти до четырех часов утра следующего дня.

Летом в Санкт-Петербурге ночами почти так же светло, как и днем, и их называют белыми ночами. Мы наблюдали за судами, плывшими по реке, и, в конце концов, добрались до дому вскоре после четырех часов утра. Мой муж ночь проводил в Зимнем дворце с принцем Вольдемаром и, позвонив моему свекру, чтобы узнать обо мне, с удивлением услышал, что никого из нас нет дома, и никак не мог понять, куда мы все запропастились. Как легко представить, мы все проголодались и сели за завтрак в самое необычное время.

Эти маленькие случаи хранят в себе печально-сладкую память. Увы, теперь нам домой не вернуться. Хотя мы, русские беженцы, ничего, кроме гостеприимства и симпатии, от Англии не получили, мы все еще испытываем естественное чувство ностальгии.

Я верю, что эти события в моей жизни будут интересны моим читателям, поскольку они иногда связаны странными совпадениями и сценами, достойными описания. Я могу авторитетно говорить о них, потому что сама была очевидцем событий, о которых рассказываю.