Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870-1918 - Мария Барятинская

Воспоминания об этом восхитительном вечере до сих пор живы в моем сердце, запечатлены в моей памяти. И когда я пишу эти строки, я отчетливо вижу рождественскую елку, опять слышу голос государя и шум хлопушек; и я благодарна Провидению, что мне было дозволено так близко видеть императора и иметь возможность оценить его простоту, доброту и любезность. Как неотразимо было очарование его манер! Начать с того, что голос его имел низкое, четкое и приятное звучание; глаза его имели особенно мягкое выражение, а когда он улыбался, они вспыхивали и тоже улыбались. Они были зеркалом его души, души чистой и благородной. Все, кто с ним соприкасался, подпадали под воздействие его шарма и обожали его.

Через два дня после праздника у великого князя Владимира моя тетушка, княжна Мария Барятинская, бывшая фрейлиной, позвонила мне и сказала, что меня хочет видеть императрица. Поэтому после завтрака я поехала к ней и оставалась у нее долгое время. Вместе с ней была ее маленькая Ольга, которая, увидев меня, спросила на английском: «Ты кто?» И я ответила: «Я княгиня Барятинская!» – «О, но ты не можешь быть ею! – возразила она. – У нас уже есть одна!» Тогда императрица объяснила ей: «Ты знаешь Толи Барятинского (так император представил ей моего мужа, и с тех пор она стала звать его «Толи Барятинский). А это, – продолжила императрица, – его жена, Мария». Маленькая дама оглядела меня с огромным удивлением, а потом, прижавшись к матери, поправила туфельки, которые, как я заметила, были новыми. «Это новые туфли», – сказала она. «Они тебе нравятся?» – произнесла я на английском. Императрица улыбнулась – она, похоже, сияла, когда ее маленькая дочь была рядом с ней.

Когда я уходила, она мне сказала: «Вы все еще очень молоды, и я уверена, впереди вас ждет огромное счастье». Она произнесла это так ласково и с таким добрым выражением, а потом поднялась и поцеловала меня, и маленькая великая княжна сделала то же самое. При самом моем уходе императрица сказала: «Я с минуты на минуту жду императора, он возвращается из Санкт-Петербурга» – и чувствовалось, что она ожидала его приезда с огромным нетерпением. Такова была моя первая беседа с ее величеством; подобно лучистому видению из прошлого, я берегу память о ней как один из самых драгоценных сувениров.

Поскольку я постоянно чувствовала себя плохо, а иногда и всерьез болела, я решила весной 1898 года посоветоваться со своим личным медиком, знаменитым профессором Робиным, как мне лечиться. Он рекомендовал мне съездить в Пломбьер, курорт с минеральными водами в Вогезах, чьи источники, как предполагалось, должны быть очень эффективными в таких случаях, как мой. Но он забыл добавить, что это место исключительно примитивно и скучно до невыносимости. Однако мы без промедления отправились с мужем в эти незнакомые места и остановились в «Гранд-отель», лучшей в то время гостинице, у которой было определенное преимущество в том, что мы имели минеральные ванны под собственной крышей.

Пломбьер расположен в очень живописном месте, там проложено много дорожек для пешеходных прогулок и поездок в карете, округа покрыта лесом, отличный парк. Недалеко от гостиницы находилось обшарпанное казино, в котором было всего лишь несколько комнат. Над дверью в одну из них было написано «Читальня», а в подтверждение ее литературных претензий там имелся один номер какой-то иллюстрированной газеты в унылой обложке. Даже никакого ресторана, и когда однажды я осмелилась попросить стакан минеральной воды, поскольку испытывала жажду, в ответ услышала, что в этом заведении, носящем высокое название «казино», такого рода вещей не держат.

Гостиница была наполовину пуста; лишь несколько стариков, инвалидов, жертв подагры или желудочных заболеваний – так как воды Пломбьера действительно ценны в таких случаях, – составляли нам компанию. Самым последним приехал герцог Шартрский, брат графа Парижского (который уже много лет жил в изгнании в Англии) и внук покойного короля Луи-Филиппа. Я очень забавно познакомилась с герцогом. Я только что вышла из отеля, собираясь на прогулку, и увидела, как мой верный пес Мум, сассекский спаниель, как сумасшедший роется в цветочной клумбе в саду у гостиницы и уже вырвал несколько цветков.

Видя, какое опустошение он наносит, я стала кричать ему во весь голос: «Мум! Мум!», но, увы, мои призывы были напрасны. Разозлившись на него, я кричала, пока не охрипла, и в это время позади меня кто-то произнес: «Не стоит так напрягаться, мадам, если хотите отпугнуть собаку; это бесполезно, она вас не послушает. Я ее позову». Господин свистнул, и пес тут же подбежал к нему и лег клубком у его ног. Представьте себе мое оцепенение. А потом он сказал: «Эта собака – копия вашей. Я сам сегодня утром принял вашу за свою. Его зовут Дэш. Позвольте, мадам, представиться – де Шартр. Полагаю, имею удовольствие беседовать с княгиней Барятинской? Я хорошо знаю генерала Барятинского и часто с ним встречаюсь в Копенгагене, когда приезжаю в гости к своей дочери, княгине, супруге Вольдемара Датского». – «А я – невестка генерала, князя Барятинского, монсеньор», – ответила я.

После обеда в ресторане я познакомила с ним моего мужа, и мы часто встречались с герцогом в оставшееся время нашего пребывания в Пломбьере. Это был человек исключительно приятных манер, притягательная личность, настоящий гран-сеньор старой школы; всегда вежливый и дружелюбный, большой эрудит, к тому же говорил на чистом французском, без какого-либо современного жаргона. У него всегда было что рассказать помимо прочего о своих родственниках, а особенно о герцоге д'Омале и его военных подвигах и о том, как он отличился в Тонкине.

Герцог Шартрский был человеком высокого роста, с привлекательной внешностью, приятным лицом, глазами небесно-голубого цвета, какие редко увидишь. Сын его, принц Анри Орлеанский, столь известный своими путешествиями по Африке, стал тем, кто им наследовал. У него было две дочери, одна из которых, принцесса Мария, умерла несколько лет назад; она была замужем за принцем Вольдемаром Датским, братом королевы Александры и вдовствующей императрицы Российской. Она была настоящей художницей и создала много эскизов для фарфора, который изготавливался на заводе в Копенгагене. Другая дочь была очень красива и была замужем за полковником Мак Магоном, герцогом Магента, сыном знаменитого маршала. В то время у него был чин полковника и он жил недалеко от Пломбьера в Люневиле.

После возвращения в Россию я переписывалась с герцогом де Шартром и получила от него много приятных писем. Но, увы, этого восхитительного человека уже больше нет, и все, что у меня осталось, – это самые драгоценные и нежные воспоминания о нем. Его племянница – королева Амелия Португальская.

На следующий день после инцидента с моей собакой я увидела афиши, приклеенные к стенам казино, в которых сообщалось, что «в конце недели знаменитая труппа артистов театра из Парижа даст ряд представлений в Пломбьере». И вот, наконец эта «знаменитая парижская труппа» приехала. В зале казино была сооружена сцена, и я могу припомнить эту сцену до деталей. Спектакль назывался «Хозяин из Форжа» и был инсценировкой популярного романа Жоржа Онэ. Актер, игравший роль герцога, не знал ни единого слова из своей роли, и мы то и дело в течение всей пьесы совершенно отчетливо слышали суфлера. Может, все это было бы не так плохо, если б он был хотя бы прилично одет, но его одежда была слишком засалена, особенно рубашка. Иногда, чтобы скрыть незнание роли, он ревел, как лев в клетке. Заглавную женскую роль жены хозяина Форжа играла очень плотная, неуклюжая и совершенно некрасивая женщина.