Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком - Харриет Джейкобс

Рабы, как правило, сочиняют собственные песни и гимны и не особенно стараются соблюсти их метр. Они часто поют следующие вирши:

Я прекрасно помню один случай, когда я присутствовала на собрании методистского «класса». Я пришла с тяжелым сердцем, и мне случилось сесть рядом с бедной осиротевшей матерью, на сердце у которой была еще горшая печаль. Руководителем «класса» был городской констебль – человек, который покупал и продавал рабов, сек плетью братьев и сестер по церкви у публичного позорного столба, в тюрьме и вне тюремных стен. Это истинно христианское служение он был готов исполнить где угодно за пятьдесят центов. Сей белолицый брат с черным сердцем подошел и сказал убитой горем женщине:

– Сестра, не могла бы ты поведать нам, как Господь обходится с твоею душой? Любишь ли ты его так, как прежде?

Она поднялась на ноги и заговорила жалобным голосом:

– Господь мой и Повелитель, помоги мне! Бремя мое тяжелее, чем я могу вынести. Бог отворотился от меня, и я осталась во тьме и страдании. – Затем, ударив себя в грудь, продолжала: – Я не могу передать вам, что творится у меня здесь! Всех моих детей отняли. На прошлой неделе забрали последнюю дочь. Одному Богу известно, куда ее продали. Мне позволили быть с ней шестнадцать лет, а потом… О! О! Молитесь за нее, братья и сестры! Мне теперь незачем жить. Боже, сделай так, чтобы я недолго здесь задержалась!

Она села, дрожа всеми конечностями. Я увидела, как этот констебль, руководитель «класса», побагровел лицом от сдерживаемого смеха, поднеся ко рту носовой платок, чтобы те, кто оплакивал несчастье бедной женщины, не увидели его веселья. Затем, вернув серьезность, важно сказал осиротевшей матери:

– Сестра, молись Господу, дабы каждая особая милость Его божественной воли свято вершилась во благо твоей бедной нуждающейся души!

Прихожане затянули гимн и пели так, словно были свободны, как птицы, что заливались трелями вокруг нас.

Драгоценны эти мгновения для бедных рабов. Если бы вы слышали их в такие моменты, то могли бы решить, что они счастливы. Но способен ли этот единственный час пения и крика поддерживать их, тяжко трудящихся безо всякой оплаты под постоянным страхом плети в течение всей безотрадной недели?

Епископальный священник, который, сколько я себя помню, был среди рабовладельцев этаким божеством, поскольку семья его была велика, пришел к выводу, что придется искать более денежные края. Его место занял другой, совершенно на него не похожий. Эта перемена пришлась по нраву цветным, которые говорили о нем: «Бог на сей раз послал нам доброго пастыря». Они любили его, и их дети провожали его улыбкой или добрым словом. Даже рабовладельцы ощущали его влияние. Он привез с собой в дом приходского священника пятерых рабов. Его жена учила их читать и писать, быть полезными ей и самим себе. Едва устроившись на новом месте, он обратил внимание на нуждавшихся рабов, живших по соседству. И обязал прихожан каждое воскресенье специально для них проводить молитвенное собрание с проповедью достаточно упрощенной, чтобы они понимали. После многих споров и назойливых напоминаний белые прихожане наконец согласились, что рабы могут занимать хоры церкви воскресными вечерами. Многие цветные, прежде непривычные к посещению церкви, теперь с радостью приходили послушать евангельскую проповедь. Слова их были просты, и рабы их понимали.

Более того, к ним впервые обратились как к человеческим существам. И вскоре белые прихожане начали выражать недовольство. Этого священника обвиняли, что он читает неграм лучшие проповеди, чем им самим. Он честно признался, что вкладывал в эти проповеди больше стараний, чем в любые другие, ибо рабы воспитывались в таком невежестве, что трудно было подстроиться под их уровень разумения. В приходе начались раздоры. Некоторые прихожане хотели, чтобы им он проповедовал вечером, а рабам – после полудня. В разгар этих склок после недолгой болезни скоропостижно умерла жена священника. Рабы собрались вокруг ее смертного одра в великой печали. Она сказала: «Я пыталась нести вам благо и способствовать вашему счастью, и если у меня не вышло, то не потому, что я не была заинтересована в вашем благополучии. Не плачьте обо мне, но готовьтесь к новому долгу, ожидающему вас. Я отпускаю всех вас на свободу. Может быть, мы и встретимся в лучшем мире». Ее освобожденных рабов отослали прочь, выдав им суммы денег, позволявшие устроить жизнь. Цветные будут долго благословлять память сей истинной христианки. Вскоре после ее смерти муж ее прочел прощальную проповедь в приходе, и при отъезде его было пролито немало слез.

Спустя несколько лет он проездом оказался в нашем городке и по такому случаю выступил перед бывшими прихожанами. В послеполуденной проповеди он обратился к цветным. «Друзья мои, – сказал он, – возможность снова говорить с вами наполняет меня великим счастьем. Два года я старался сделать что-нибудь для цветных в новом приходе, но пока ничего не достиг. Я даже не прочел им ни одной проповеди. Старайтесь жить по слову Божию, друзья мои. Ваша кожа смуглее моей, но Бог судит людей по их сердцам, а не по цвету их кожи». Странно было слышать такую доктрину с церковной кафедры на Юге. И весьма оскорбительно для рабовладельцев. Они говорили, что священник и его жена заморочили головы рабам и что он глупец, если проповедует неграм.

Я знавала одного чернокожего старика, чьи благочестие и детская вера в Бога были усладой для любого взора. В пятьдесят три года он пришел в баптистскую церковь. Человек этот имел самое серьезное желание научиться читать. Он считал, что должен знать, как лучше служить Богу, даже если сможет читать только Библию. Придя ко мне, он принялся просить научить его. Сказал, что платить не сможет, ибо денег у него нет. Я спросила, знает ли он, что такие дела противозаконны и рабов секут плетьми и бросают в тюрьму за то, что они учат друг друга читать. В ответ на глаза его навернулись слезы. «Не переживай, дядюшка Фред, – поспешила я успокоить его. – Я и не думала отказываться учить тебя. Я лишь рассказала тебе о законе, дабы ты знал об опасности и был настороже». Он считал, что сможет приходить к нам трижды в неделю, не вызывая подозрений. Я выбрала в доме тихий уголок, в который вряд ли заглянул бы посторонний, и там стала учить его азбуке. Учитывая возраст, знания он схватывал с поразительной быстротою. Едва научившись складывать слоги, уже захотел читать слова из Библии. Счастливая улыбка, осветившая его лицо, зажгла радость в моем сердце. Проговорив по буквам несколько слов, он помолчал, потом сказал: