В омут с головой - Калеб Азума Нельсон

другого тебе не нужно. Наконец дверь открывают, и ее голос покидает тебя, но все равно остается ощущение, будто вы держитесь за руки, переплетая пальцы, и она пальцем гладит твою кожу под запястьем. Ты постоянно проверяешь телефон, но уведомлений нет. Как всегда, думаешь только о ней. Может, она просто решила не отправлять то, что написала? А что, если она передумала, и тебе останутся всего лишь догадки о том, что могло быть между вами? Ты мечтаешь, блуждаешь, наслаждаешься видом прямо как с ее балкона – панорамой города. А после вы как будто лежите в обнимку у нее на диване, наблюдая за мелькающими огнями самолетов в ночном небе Лондона, и она сжимает твою ладонь. Ты проверяешь телефон еще раз и видишь на экране ее имя.

Падаешь на сухую траву, как самолет при крушении. Перечитываешь ее сообщение снова и снова, слыша ее нежный голос в каждой фразе. Дома запираешься в ванной и перечитываешь еще раз нежные, ласкающие слова. Представь: она прикрывает глаза и раскрывает твою грудную клетку, по ребру зараз – ей незачем смотреть, она знает, что делает – запускает слова прямо в грудь рядом с бьющимся сердцем, кучкой пульсирующих мышц под ее рукой. Такое может быть только от радости.

– Так, значит, вы двое все же того?

Ты приехал в квартиру, которую твоя подруга Леке со своим парнем Штефаном арендовали специально для вечеринки в честь ее дня рождения. Вы здесь втроем, из динамика в гостиной доносится неторопливый фанк с выраженной барабанной партией. Уже вечер, время замедлилось, твой ритм – тоже.

– Наверное, – говоришь ты.

– Наверное? – Леке отпивает вино из бокала. – Чего ты боишься?

Да, ты боишься. Ты никому еще не сознавался в этом и, возможно, впервые признался сам себе. Ты боишься того, что не может быть выражено в словах, но исполнено смысла. Ты боишься наступления момента, похожего на тот, когда ты вышел на пляж в разгар грозы, чтобы сфотографировать молнию, прекрасную и ужасающую, распускающую в небесах нити разрядов. Ты не знал, что получится, и осознавал риск, но очень хотел это сделать. А теперь понимаешь, что такие предчувствия нельзя игнорировать.

Одно дело, когда на тебя смотрят, другое – когда тебя видят. Ты боишься того, что она видит не только твою красоту, но и твое уродство.

– Где она?

– На другой вечеринке.

– Далеко? Скажи ей, чтобы ехала сюда.

А что, если она откажется?

– Не откажется.

– Я это вслух сказал?

– Не пришлось. Давай звони.

Она берет трубку спустя пару гудков, из телефона к вам врывается вечеринка.

– Ты где?

– Я еще там. Скоро пойду, – отвечает она.

– По-моему, тебе стоит взять такси и приехать ко мне.

– По-твоему, мне стоит взять такси и приехать к тебе?

– Ага.

Пауза, будто весь мир вдруг замер. Даже вечеринка на заднем фоне притихла.

– Пришли мне адрес.

Ты снова с фотоаппаратом. Ее вытянутая фигура свернулась на подоконнике, она затягивается сигаретой. Ты делаешь снимок, она отбирает камеру и кладет в сторону. Берет твою ладонь в свою руку. Рука теплая и снова поглаживает тебя по запястью пальцем. Она медленно моргает и расплывается в улыбке. Притягивает тебя, слегка покачиваясь. Она начинает с тобой танцевать. Барабаны все ярче, немного быстрее, но все же достаточно медленно, это не лихорадка. Достаточно медленно, чтобы заглянуть ей в глаза, а потом прижать к себе и двигаться в легком приятном ритме.

Ты боишься. Но когда музыка играет и что-то, что-то уносит тебя, заставляет закрыть глаза и двигать ногами, бедрами, плечами, качать головой, ныряет внутрь тебя и зовет за собой, ведет за собой, пускай на миг, к чему-то, у чего нет названия – да оно и не нужно, – неужели ты тоже боишься? Или же ты танцуешь, даже не зная, что это за песня?

20

Кстати, о ритме музыки, скоро воскресенье – день карнавала в Ноттинг-Хилле, но трястись там, судя по всему, придется не под музыку, а под приглушенный шум дождя. Обещанного прогнозом легкого и монотонного дождя. Она решила поискать другие варианты, но настроение лучше не стало.

– Единственный раз в году я захотела куда-то выбраться, потанцевать и повеселиться, и вот, пожалуйста, – говорит она, указывая на серое небо и моросящий дождь за окном. Гремит гром, похожий на урчание в животе великана, и она вздыхает, добавляя к звукам природы свое дыхание.

Прошлым вечером вы сидели у нее на диване, и она кое-что предложила.

– Думаю, это не очень хорошая мысль, – говоришь ты.

– Почему?

– Она… какая-то внезапная.

– Но я этого хочу. Давай помоги мне.

В ванной вы хихикаете и смеетесь, пока она смачивает волосы, приминая кудри потоком воды. Ты надеваешь перчатку и помогаешь ей распределить краску по голове, еще и еще раз, пока не получается нужный цвет. Она красится в блонд, вокруг расставлены флаконы и емкости, прямо как в комнате для проявки фотопленки. Прелесть пленочной съемки – в неизвестности. Ты не знаешь, что проявится в итоге. Вот и здесь ты занимаешься тем же самым, осветляя темные корни волос до сияния, схожего с солнцем в рассветный час. Когда вы ложитесь спать, ты запускаешь руку в ее золотые кудри, и она мурлычет, засыпая.

– Как хорошо, – говорит она. – Мне было так хорошо, я с радостью провела это лето вместе с тобой.

– Оно же еще не закончилось, – отвечаешь ты, но она уже спит.

Воскресенье, день карнавала. Разбивается на кадры, как пленка: она шагает по лужам на Рай-лейн, стараясь не замочить ноги. Заглядывает в окна барбершопа, делая вид, что проходит мимо. Ты обнимаешь ее. Говоришь, что все будет хорошо – не потому, что она нервничает, а потому, что действительно так думаешь. Внутри вы ждете своей очереди и пропускаете по шоту рома для смелости. «Это твой парень?» – ответ слишком сложный: даже когда слова есть, они все равно несовершенны. «Я ее не пораню», – говорит барбер, заметив, как ты вцепился взглядом в лезвие, скользящее по ее голове. Слушая их разговор, ты понимаешь, что она нашла еще одно место, в котором ей хорошо. Когда барбер подравнивает ей волосы, у нее на лбу выступают две капельки крови. Вы обещаете вернуться. Пустоты в душе нет.

Воскресенье, день карнавала. Вы съели все до крошки. Остатки вчерашнего ужина – рис с горошком и нежное мясо цыпленка.

– Я скоро пойду, – говоришь ты. – Ты тоже?

– Да, наверное, – отвечает она, подавляя зевок. – Давай вздремнем немного, – и выходит из комнаты.

В спальне