Будь моей - Лора Касишке

— О! — воскликнула я. — Брема…

Я как раз закрывала бутылку с водой и уставилась в надпись на крышке. «Аквапура». На этикетке был изображен прозрачный ручеек, сбегающий вниз по покрытой бурной растительностью горке.

— Нам не разрешают заниматься ремонтом чужих машин без преподавателя.

— Значит, он там тоже будет?

Гарретт улыбнулся и опустил свой пластиковый стакан на стол так резко, что тот опрокинулся. К счастью, из него ничего не вылилось.

— Возможно. Может, мне даже обломится лишний балл за то, что я вас привел. Еще записки были? — спросил он.

— Да, — ответила я. — Одну получила.

Я опустила взгляд и в полированной поверхности стола увидела размытое отражение своего лица: молодая женщина, может, даже студентка колледжа, — никаких морщин, никаких мешков под глазами, — сидит и обсуждает с приятелем сердечные дела и любовные послания. Опять посмотрела на Гарретта, отметила, как он приподнял бровь, и тут вдруг мы оба рассмеялись. Он дразнил меня, в точности как Сью, Джон, или Чад.

— Гарретт, — спросила я, — у тебя есть серьезные основания подозревать, что эти записки пишет Брем Смит?

— Ну, вообще-то да, — кивнул Гарретт. — Он на днях опять про вас говорил. Красотка с кафедры английского, ну и все в таком духе. — Он покрутил рукой, изображая колесо, катящееся в бесконечность. — О подробностях умолчу. Не хочу вас смущать, миссис Сеймор.

— Разве Брем Смит не женат? Что это на него нашло? Откуда такой интерес к пожилой учительнице английского? — Я снова уставилась на бутылочную этикетку «Аквапура», мысленно переносясь в изображенные на ней горы. Я прогуливалась по берегу речки, останавливаясь, чтобы окунуть руку в холодную воду.

— Миссис Сеймор, какая же вы пожилая! — воскликнул Гарретт с такой неподдельной искренностью, что я вскинула голову.

И увидела перед собой маленького мальчика, которого просила не долбить игрушечными грузовиками по ножкам моего столика. Те же широко распахнутые голубые глаза. Тот же тревожный взгляд. Взгляд человека, чувствующего себя новичком в нашем мире.

— Спасибо тебе, Гарретт, — промолвила я. — Но в любом случае я намного старше твоего преподавателя.

— Ну и что? А может, просто у него хороший вкус?

Краска бросилась мне в лицо. Я ощущала, как она пятнами расползается по шее и нестерпимым жаром обжигает щеки. Я как будто вновь превратилась в девочку, сгорающую от неловкости на заднем сиденье школьного автобуса, которой симпатичный ей мальчик сказал, что она очень красивая. Гарретт поднялся и придвинул к столу свой стул. С его губ по-прежнему не сходила улыбка — открытая и неизменно добрая, способная кому угодно поднять настроение. Почему-то мне вспомнился отец. В коридоре, в окружении медсестер, которые обращались с ним как с маленьким, а он казался благодарным и довольным — ребенок среди таких же детей, которые только притворяются взрослыми.

— Откуда ты узнал? — спросила я, когда Джон снял с меня пальто — ласково и нежно, с родительской заботой.

— Чад сказал. Он звонил.

— Что?

Я унюхала из кухни запах жарящегося в духовке мяса. Джон готовит ужин? Давненько он этого не делал.

— Скажите на милость! А он-то как узнал, что я сбила оленя?

— Гарретт прислал ему мейл.

— А, — промолвила я.

E-mail. Я забыла об этой возможности. Забыла, что Чад теперь часами сидит в интернете, проверяет почту и пишет ответы. Забыла, что сегодня людям доступна любая точка мира и для общения им больше не нужны ручки или телефоны.

— И вот еще, Шерри… Мы с Чадом не в восторге от того, что получили жизненно важную информацию о нашей жене и матери от постороннего человека.

— Прости, — сказала я. — Понимаешь, сначала у меня были уроки, а потом я забыла, ну и…

— Да ладно, — ответил Джон. — Я рад, что с тобой все в порядке.

Он притянул меня к себе. Я прижалась лицом к его груди, к футболке, затем прислонилась ухом к месту, где располагалось сердце, и прислушалась к равномерным мягким глухим ударам.

— Наверное, тебе на самом деле нужно ночевать где-нибудь в городе, Шерри, и прекратить эту езду туда-сюда. Для меня это не проблема. Пару дней в неделю я без тебя переживу, лишь бы тебе, дорогая, было лучше. И зря я не подумал об этом раньше.

Он отступил и взглянул мне в лицо:

— Опять-таки, тебе же нужно место для свиданий с поклонником.

Он улыбался. Протянув руку, коснулся моей шеи, провел ею мне по груди, расстегнул верхнюю пуговицу платья и скользнул внутрь.

Пока мы занимались любовными играми, жаркое, которое Джон, рассчитывая меня удивить, сунул в духовку — при температуре на сотню градусов выше нужной, потому что, поворачивая регулятор, не потрудился надеть очки, — почернело и сморщилось до размера кулака.

Мы все еще лежали в постели, Джон на мне, когда сработал детектор дыма. Голые, давясь от смеха, мы бросились вниз — выключать духовку, открывать окна и размахивать руками в попытке очистить воздух. Он извлек горелое мясо из духовки и выбросил в помойное ведро, и тут до нас дошло, какие мы голодные. Увы, единственный съедобный продукт, имевшийся в холодильнике, обратился в уголь.

— Давай поедем куда-нибудь, — предложил Джон.

— Да поздно уже, — возразила я.

Джон посмотрел на часы — из одежды на нем не было больше ничего.

— С каких это пор, — спросил он, — полдесятого вечера — слишком поздний час, чтобы куда-нибудь пойти?

Он прав, конечно. С каких пор полдесятого вечера стало для нас поздним часом?

Впрочем, я знала ответ на его вопрос. С того дня, когда восемнадцать лет назад у нас появился Чад, которого надо было накормить и уложить спать не позже восьми.

Как вышло, что всего за год, пока он был грудным младенцем, в нас сформировались привычки, дожившие до сегодняшнего дня? Хорошо помню шутливое сообщение, которое в день, когда мы привезли Чада из роддома, Джон оставил на автоответчике для своей сестры: «Эй, Бренда, у нас теперь есть ребенок, о котором мы говорили. Хочешь узнать подробности, звони. Ближайшие восемнадцать лет мы будем дома».

Эта шутка превратилась в реальность.

— Одевайся, — сказал Джон. — Мы идем к Стиверу.

«У Стивера» — бар для дальнобойщиков, расположенный ниже по улице. Гамбургеры. Пиво. Караоке. Я никогда там не была, но в тот момент предложение прозвучало заманчиво.

— Сначала приму душ, — сказала я.

— К черту душ, — ответил Джон. — Беги надевай свое сексапильное новое платье.

Окажется ли «Стивер» похожим на созданное моим воображением заведение, мимо которого я ездила годы напролет?

Едва мы с Джоном зашли в бар, как все прошлые впечатления вылетели у меня из головы. Раньше я всегда изумлялась, откуда там столько народу, например, во вторник в шесть утра или в среду в два часа дня. Я смотрела на них из окна машины, сначала когда везла куда-нибудь маленького Чада в специальном кресле, пристегнутом к заднему сиденью, потом когда забирала его из школы, и диву давалась: им что, заняться нечем, кроме как торчать посреди недели в унылом баре и дуть пиво.