Уходящий тропою возврата - Александр Забусов

– Иди ко мне, милый! Как я ждала тебя! Любый мой! Обними, согрей меня! Идем со мной, что тебе здесь делать с этими? Ха-ха! Какой ты сильный. Согрей, согрей меня! – слышалось отовсюду.

Воины зачарованно отдавались в руки дев, глупо лыбились, больше ни о чем не думая. Из ступора Бастияка вывел старый дедок, покашливанием обративший на себя внимание. Дрожь прошла по телу молодого воина. Он был один, лошади подчиненных, оставшиеся без седоков, разбежались по плавням. Люди исчезли, ушли вместе с девицами, кто в камыши, кто к болотине, а кто и вовсе затерялся в стороне омута, где все так же играла и развлекалась крупная рыба.

– Ты кто? – Бастияк задал вопрос старику.

– Конь Буденного…

Бастияк не мог предположить, что старичок в свое время пообщался с неизвестным ему сотником кривичей, Сашкой Горбылем, распил с ним пузырь сорокаградусного пойла в честь знакомства и приятельских отношений, с тех пор у старого проскакивал ряд непонятных, но обидных другим выражений.

– А зачем ты здесь?

– Да вот хочу спросить, ты зачем к нам приперся, гнида?

– Я не сам, меня дед послал.

– Так вот, передай деду, что если и дальше на Русь намылитесь, все тут и подохнете. Подельники твои в болотах да омутах давно мавок да навок греют. Ох, и порадовали вы их своим приходом, это ж просто песня, просто праздник какой-то. Езжай, ущербный, здесь не подают.

Дед сделал жест рукой, и лошадь Бастияка, обезумев, сорвалась с места, унося уцепившегося за гриву, стучавшего в страхе зубами, половецкого полусотника.

Вырванный куренными из объятий сна хан только со второго раза въехал в рассказ полусотенного, представленного пред грозные очи Баркута. Взъярился на молодого Бастияка, отходил плетью согнутую в унижении спину вождя, потерявшего своих воинов.

– Деревню сжечь, дотла сжечь! Шаманов ко мне!

Двенадцать колдунов кипчакского племени, одетых в лохмотья длинных халатов с нашитыми на материю бляшками оберегов и бубенцов, не заставили себя ожидать, появились перед ханом, созерцавшим бушевавший пожар в неприветливом, пустом селище. Высушенное ветрами и солнцем дерево изб пожиралось пламенем с удивительной быстротой, образуя высокие кострища вдоль широкой деревенской улицы.

– Мы знаем о постигшей твоих воинов беде, – кланяясь, произнес самый старший по возрасту кама.

– Так сделайте что-нибудь. Накажите виновных в гибели воинов!

– Мы повинуемся, хан.

Летняя ночь коротка, рассвет приходит быстро, отгоняя сумерки на заход светила. Весь лагерь завороженно наблюдал, как двенадцать фигур, вышедших на степной простор, в хаотичном хороводе кружили, камлая в бубны, завывая, гнусными голосами призывали духов, в сторону реки разбрасывали поднятую пыль из-под ног.

Со стороны степи послышался гул, по звуку напоминающий глухой перестук тысяч лошадей, согнанных в табун и несущихся во всю прыть. Глазам предстало видение пылевых столбов, двигающихся к месту пляски с разных сторон степи. Воины притихли, удерживали за узду своих напуганных, храпящих и ржавших лошадей. Тысячи людей застыли в ожидании увидеть, что произойдет дальше.

Двенадцать смерчей разной высоты, силы и объема встали по кругу, закрыв собой вызвавших их шаманов, оставив их внутри аномальной зоны. Пылевые столбы подняли такой шум, что люди не слышали даже своих голосов. Вдруг смерчи разом сорвались с мест, выстроились в цепь и, влекомые невероятной силой, помчались к реке, к лесу, к пожарищам, оставляя за собой пропаханные борозды на степной стерне, цепляя и увлекая в себя огонь пожара, унося горящие бревна изб, удаляясь все дальше и дальше от многотысячного войска хана Баркута.

Когда солнце полным кругом встало на небосвод, со стороны реки, в обратную сторону, к кипчакскому стану, потянулись воронкообразные монстры смерчей. Они двигались медленно и тяжело, напоенные тоннами речной и болотной воды. В полуверсте от воинства, уже сидевшего в седлах, готового продолжить поход, смерчи один за другим рассыпались, расплескивая водяные плямы большими кругами. После них на степной траве оставались десятки людских тел, изломанных, скрученных, мертвых, охапками валялись измочаленные стебли камыша, ветки и стволы деревьев, мертвая скотина.

Двенадцать колдунов, вымокших до нитки, предстали перед ханом и старейшинами.

– Твое желание исполнено, хан. Посмотри на тела своих обидчиков, – устало произнес старик-шаман.

– Спасибо, абыз Кончар! Я знаю, что на тебя можно положиться. Что проку рассматривать поверженного мертвого врага? Заглянем в глаза врага живого.

Выхватив саблю из ножен, хан взметнул клинок над головой, развернул коня к лицам своих воинов.

– На Русь! Дорога перед нами, и осилит ее смелый и сильный. Старейшины, выводи курени в походную колонну. Проводников отправить с передовыми дозорами.

Многотысячная орда копытами своих лошадей взрыхлила дорогу на Русь, вступила в лесные пределы северянских земель.

По указке проводников, обогнув южную часть меловой возвышенности, сам скат которой был обращен к югу, к луговой пойме реки Семь, хан Баркут подступил к небольшому, сторожевому городку, не так давно поставленному на речном берегу в пятидесяти верстах к западу от Курска. Попутно орда зорила попадавшиеся на пути деревни урусов, растекалась по лесным дорогам и тропам, грабила и убивала смердов, живших в медвежьих углах. Жить стало веселее и сытнее.

Стоявший на возвышенности у реки город застать врасплох не удалось. Слухи о набеге, как в степи, так и в лесу, расходятся очень быстро. Горожане вовремя закрыли ворота и поднялись на высокие стены. Крепость-город стояла на белесых откосах кусковой белой глины, горожане видели, как окрестные луга, изгибы вдоль реки, пространство у кромки леса заполняется большим числом ранее не виданных конных воинов, раскидывающих стан, ведущих приготовление к бою.

Еще при входе в пойменную долину Баркут заметил, как жители посадов, избы которых стояли у самых стен, бегут со скарбом и гонят скотину к воротам, но приказ на перехват населения не отдал. Зачем торопиться? Пусть все соберутся в одном месте, деревянные стены не могут устоять под напором большой орды. Вместе с куренными объехал город по кругу, определил каждому участок атаки, посовещался с камами. Решил утром штурмовать деревянную сторожу с таким не понятным названием – Льгов. Прежде всего, надо озаботиться прокормом воинов, а для этого несколько кошей из куреня Торсока придется отправить, навестить урусские деревни вдоль дороги на стольный Чернигов. Пусть Торсок-аба исправляет ошибку внука, не будет смотреть побитой собакой в глаза своему хану.

Десять сотен кипчакских всадников выехали из ханского стана, возвращаясь по своим следам на большой тракт. Торсок-аба не стал рисковать, распыляя силы по капле. Проходя по тракту, в каждое ответвление среди леса он посылал не меньше двух сотен воинов, приказывал:

«Захваченный скот перегонять в кипчакский стан. Рабов не брать, скорость исполнения приказа дороже сотни пленных урусов. Тем, кто не участвует в перегоне скота, галопом догонять основной отряд».