Уходящий тропою возврата - Александр Забусов

– Это выходит, что Сашка тебе проблем подкинул?

– А-а! Гамно-вопрос. Я сам ему хотел разборку учинить, жадный больно стал. Ну, прощевай, Николаич, пойду теперь своих напрягать. Как ты говоришь, племя то прозывается?

– Половцы, – Монзырев, вставив ногу в стремя, поднялся в седло. – Бывай здоров, Леха! Погнали, Лобан.

Леший долго провожал своими разноцветными глазами спины удаляющихся от места встречи всадников.

– Удачи тебе, боярин, – вымолвил он и растворился среди сумерек лесной зелени.

Бабка с Ленкой на пару встретили Монзырева и Лобана у крыльца избушки. Обнимая бабку и ее ученицу, Монзырев отметил, что та с момента их первого знакомства не постарела совсем. Ленка же превратилась не просто в молодую девушку, перед ним предстала красавица, каких еще поискать в славянских городах и весях, да и то, найдешь ли ей под стать.

Прошли в дом. Женщины выставляли на стол съестное. Из печи бабка достала горнец, из которого вкусно исходил паром аромат гречи. Под ногами боярина терся лоснящийся от сытой жизни, черной, как ночь, шерстью, хитрющий котяра Игрун, давно признавший Монзырева главным над всеми живущими на белом свете.

Поев, Монзырев откинулся к деревянной, бревенчатой стене, кивнул на просьбу Лобана пойти к лошадям. Сам первым начал рассказ о событиях в печенежской степи и в пограничье. Закончил вопросом, обращенным к Павлине Брячиславовне:

– Когда ждать половцев? Сколько времени мы имеем на подготовку?

– Ночь на дворе, Николаич. Ты ложись, отдыхай, утром поговорим. Утро вечера мудренее.

И то правда, Монзырев лег на постеленную в избе лавку, не заметил, когда и заснул. Лобан спал на сеновале. Никто из смертных не видел, как бабка с Ленкой вышли в ночь, ушли к центру поляны, а вскоре оттуда раздалось пение и хоровод, водимый неясно откуда появившимися женщинами, простоволосыми, одетыми только в длинные срачицы. Над самой поляной видны были отблески зарниц, хотя костром не пахло.

Утром ведунья подняла боярина с лавки, не дав ему насладиться сном. Умывшись и позавтракав, он от нетерпения ерзал по табурету пятой точкой своего тела.

– Ну? – покончив с завтраком, удосужился задать вопрос.

– Плохо, Николаич, – отповела ведунья. – В запасе у тебя осталось меньше двух седмиц. Идет ворог жестокий, многочисленный и жадный до чужого добра. Печенеги, по сравнению с этими, дети несмышленые. Трудно нам придется. А еще хочу тебе сказать, что помимо воинов с ханами половецкими на Русь придет колдовство, не наше, не славянское. Десятки шаманов следуют с ордой. Всякие они, кто сильней, кто слабей, но больше всех берегись колдуна Кончара. Силен, ох и силен же он. Уж на что стереглась, все одно почувствовал меня, старую. Как живой вернулась, не ведаю, еле ноги унесла. А посему пришли-ка ты ко мне Олега с десятком воев из твоего воропа, что еще с Горбылем в Дикой степи много лет тому назад побывали. Олег даром предчувствовать лихо обладает. Вои ему в помощь будут, сам не сдюжит.

– А что делать им предстоит?

– Сей десяток направим на истребление колдунов. Ничем другим им заниматься непотребно. Поставлю им полог незаметности, не знаю, насколько его хватит. Там тоже не дураки придут.

– Ага, значит, своеобразный спецназ готовить будешь?

– Буду. А это тебе зелье колдовское, – бабка поставила на стол кувшин с узким горлом. – То, про которое ты мне в прошлый раз сказывал. Ежели его в малом количестве раненому воину дать испить, боль перестанет чувствовать. Только смотри, если в больших количествах его испить – заснешь, можешь не проснуться. Двух капель на кружку воды хватит.

– Спасибо, Брячиславна. Вы бы с Ленкой сами в крепость перебирались, вместе спокойнее.

– Сейчас спокойствия нигде не будет. Первый клин орда к Курску нацелит.

– Ясно, что на Курск. Дорогу вдоль нашей реки мы уже завтра лесным завалом перекроем, по ней к нашему погосту лошади не пройдут, а половец без коня не воин, так, пакостник мелкий. Все, старая, пора мне восвояси.

– Пусть боги ведут тебя по жизни. Береги себя и божичей береги.

Завертелось колесо времени. Потянулись к Гордееву погосту десятки кривичей и северян из деревень по соседству с границей. Прислал вести боярин Воист, сообщая Монзыреву, что погостный городок Уненеж к обороне готовится, а смерды и людины в деревнях ополчаются. Монзырев радовался, видя, как разбухает от людей его погост. Сначала казармы в крепостных пределах заполнялись по полному объему, потом люди в них потеснились, подселяя к себе вновь прибывшее пополнение, вскоре в каждом дворе горожане приняли на постой по десятку воев, ставя их в своих семьях на котловое довольствие. В самом боярском подворье боярыня умудрилась разместить три десятка пешцев, пришедших из Велиминова, дальней северянской деревни. Днями кадровые бойцы боярской дружины комплектовали для себя сотни, выводили за крепостные ворота и проводили слаживание смердов, напоминая и обучая командам и маневру, десятки раз заставляя повторять ранее показанные удары копьем и мечом. С таких занятий прибывшие селяне ворочались под крышу на отдых обессиленными от усталости, мечтая только о том, чтоб где-нибудь прилечь и чтоб их больше никто до утра не трогал.

В один из дней в городок вернулись сотни Ратибора и Людогора, замыкали колонны пограничной стражи четыре сотни печенегов в сопровождении обоза из скота. Удивлению местного населения не было предела. Исконный враг, воевавший Русь сотни лет, сам пришел, спасаясь от половецкой орды. Только увидев развернувшийся в самом конце долины, у лесной черты, печенежский стан, люди в полной мере осознали опасность, исходившую от неизвестного врага. Не осталось ни единого человека, который бы мог поставить под сомнение действия боярина кривичей. Мир перевернулся, заставив степняков покинуть свои пастбища, уйти в леса, прятаться у русов, племен, на которых они совершали набеги.

– Вот, батька, представляю тебе малого князя печенежского Бурташа, – Людогор положил ладонь на плечо стоявшему рядом с ним мальчишке, горящими от обожания глазами смотревшего на восседавшего в кресле теремной светлицы Монзырева.

Народу в светлицу набилось как огурцов в бочку для засола. Воевода, сотники, старейшины деревень и весей, старшины ремесленных слободок, а теперь вот и печенеги. Старый Цопон, когда-то год проживший в городище, не то на правах пленника, не то гостя, встал рядом со своим маленьким повелителем.

– Рад снова видеть тебя, боярин, сильным и любимым твоими богами, таким же умным и рассудительным, как в начале нашего с тобой знакомства.

– Я радовался бы встрече вместе с тобой, старейшина Цопон, если бы повод для встречи был другим. Но от судьбы не уйдешь, нас всех проверяют на крепость. Смотрят со стороны, прикидывают, сдюжим ли удар, не дадим ли слабину. Достойны ли мы даденной нам в володение земли наших предков. Однако, я смотрю, ты еще крепок, старый, и рука в состоянии держать саблю. Вижу, достойного князя для своего рода воспитываешь, не жалея своих сил и ума. Отрадно. Добро пожаловать к нам в дружину, – благосклонно кивнул князю Бурташу, как равному себе по возрасту, подчеркивая тем самым, что отнесся к мальцу серьезным образом. Отвлекся на своих сотников. – Что на границе?