Уходящий тропою возврата - Александр Забусов

«Тяжко приходится казачеству, сдерживая ненасытных жителей гор. Порушены на Руси родовые связи, помогавшие выстоять в самых тяжелых условиях. А мина под все это закладывается именно сейчас!» – Монзырев вздохнул, отвлекся от грустных мыслей.

Перед выходом в поход, совсем уже поздним вечером, когда голова отказывалась работать, а тело ныло, высказывая пожелание отдохнуть от трудов праведных, в погосте объявилась ведунья. Прошла в трапезную в сопровождении Ленки, где Галка с подругами как раз кормили уставших домочадцев, глянула на женщин насмешливым оком:

– Кыш отсюда, девки, – слегка шевельнув ладонью, заставила тех неохотно подвинуться в сторону двери.

Одобрительно хмыкнувший Горбыль, сидящий за столом с набитым яствами ртом, тут же нарвался на ее тяжелый взгляд.

– Да и вам, витязи, стоило бы выйти. Мне с боярином потолковать с глазу на глаз потребно.

Оставшись вдвоем, ведунья присела рядом.

– Готов к походу?

– Умаялся, сил нет. Может, чего и не учел, может, и забыл чего, но сейчас уже все это побоку. Завтра выступаем.

– Я чего к тебе пришла? Расстаемся, Николаич. Путь твой нелегок, может так статься, что уж и не свидимся никогда. Знаю, что ждут тебя впереди лихие годины, а узелки на нити судьбы я повязать, прости, не в силах. Как оно будет, так и случится.

– Ты к чему это такой разговор затеяла?

– Чую, выйдешь поутру из ворот погоста, ступишь на путь, и не всегда он тебе будет казаться правым. Запомни лишь три наставления мои, коль случится тебе пойти ошую.

– Хм-м!

– Помни! Вступая на Шуйный путь, будь готов потерять все. Следуя по нему – не оглядывайся назад. И последнее, достигнув Цели – откажись от нее, смеясь.

– К чему ты все это?

Бабка Павлина поднялась с лавки, своей старческой ладонью накрыла ладонь Толика. Показалось, взглядом в глаза проникла в самую душу.

– Придет час, если суждено, поймешь. Ты только помни!

Направившись к выходу, у самой двери оглянулась на озабоченного непонятными речами боярина, молвила:

– Привела я Олегов десяток в городок.

– А почему он не пришел с тобой?

– Нечего ему здесь делать, у него свой путь. Перуновы хорты сами по себе, они с тобой лишь до перекрестка дойдут. Прощай, боярин.

К стоящему в задумчивости на обочине, пропускающему мимо себя дружину Монзыреву, пристально вглядывавшемуся в лица людей, идущих воевать, подъехал на лошади Олег. Придержал лошадь, заставив ее встать стремя в стремя с конем боярина. Его десяток, люди, выбранные ведуньей из боярской дружины, проследовал мимо, бросая отрешенные взгляды на Монзырева.

– Пора нам, Анатолий Николаевич, пришло время расстаться.

– Не рано ли уходишь, Олежка? – спросил боярин. – От этой развилки до Курска километров шестьдесят будет.

– В самый раз. У нас теперь своя дорога, нам ее одним пройти придется.

– Береги себя и людей береги. Удачи тебе, сынок.

– Спасибо. Свидимся еще.

Монзырев не знал, да, в общем-то, и узнавать не было времени, чем Олег с людьми целую неделю занимались, будучи в гостях у бабки. Когда вернулись, отметил, изменились не только внутренне, но даже внешне. Один взгляд чего стоил. Поймаешь его на себе, и будто не человек, волк смотрит на тебя. А движения? Плавные, расчетливые, движения хищного зверя, готового в любой момент ответить на опасность действием. Ох, бабка, что же ты сотворила? А может быть, так и надо, ведь держава в опасности, люди, ее населяющие? Может, для того, чтобы победить, потребовалось создать бойцов именно такого склада?

Монзырев даже не предполагал, что эти люди, собранные по семьям смердов и людин, практически последние, кто остался от первого выпуска горбылевского курса диверсантов, за десять лет превращенные жизнью из мальчишек в бойцов-профессионалов, колдовским обрядом проведенные Павлиной Брячиславовной по тонкой грани Перунова моста, не смогут больше жить прежней жизнью. Став белыми хортами Перуна, нельзя жить вместе с людьми, можно жить только рядом, каждому замкнувшись в своем собственном мирке. Лишь в минуту погибели Руси, земли, которая в магическом плане издревле прозывались Ристалищем Богов, посвященные Перуну могли сбиться в стаю. Ведунья пошла на такую жесткую меру, лишь осознав, с кем ей пришлось повстречаться в ту ночь, когда Монзырев приезжал за советом. Пройдет не одна сотня лет, и из брошенного в народ такого семени родятся на окраинах земли русской казаки-характерники.

Олег тронул поводья и, больше не оборачиваясь назад, направил лошадь на рысях догонять своих людей.

Оставив позади голову колонны, десяток воев галопом унесся по вытоптанному, извивающемуся загибами между лесным буреломом по обочинам, шляху. Источавший на солнце влагу лес заставил вспотеть и людей, и лошадей. Кавалькада проскочила мимо покинутой жителями деревни на восемь изб, с невысокими тынами, возделанными полями и огородами, мимо постоялого двора с настежь открытыми воротами. По прикидкам Олега, от дружины оторвались верст на десять. Верхами въехали в широкие ворота, ведром из колодца натаскали воды, вылив в деревянные корыта поилки скота, напоили лошадей. Сами испили прохладной, сводящей зубы, воды. Размяли ноги, пройдясь по широкому двору, брошенному в спешке людьми на произвол судьбы. Молча, поднялись в седла.

– Вперед! – последовала команда Олега.

Рысью выскочили в ворота, сразу пошли в галоп, копытами коней отмеряя версты.

Под вечер за очередным изгибом широкого шляха русичи нос к носу столкнулись с половецким отрядом.

Передовой дозор половцев, оторвавшись от куреня, выполнял наказ по разведыванию дороги. Полусотенный Муйуз одним из первых увидел урусов, маленький отряд, воины в котором не закованы в бронь, не имели щитов и копий, все в длиннополых кафтанах, по бокам которых висят по две кривые сабли в ножнах, все с непокрытой головой, лишь за плечами видны славянские самострелы. Быстрой птицей в голове пронеслась мысль, что сейчас предстоит погоня, впрыснула в кровь порцию адреналина. Многие воины потянулись руками к скрученным арканам, но урусы сами пришпорили коней навстречу противнику, не обращая внимания на численное превосходство врагов. Атака! Над головой у каждого уруса взметнулись сразу по два клинка. Обоерукие! В орде ходили сплетни об обоеруких воинах урусов, но говорили, что таковых мало, а тут повстречалось сразу с десяток. Ни криков, ни возгласов, только горящие страшным блеском глаза напротив, пугающие закаленных в боях воинов и заставившие душу содрогаться в нехорошем предчувствии.

– Ур-ра! – перебрасывая из-за спины на руку щит, подал голос Муйуз, и две силы столкнулись на полотне шляха.

Сабли врагов, словно мельницы, словно работающие жернова, перемалывали соплеменников Муйуза. В плотной толпе, мало похожей на подобие строя, сразу образовалась прореха. Урусы всунулись в нее, расширили проход, отодвинули кочевников к обочинам, выгрызая середину, срубали воинов куреня. Половецкие кони, оставшись без наездников, не могли выбраться из такой толчеи, своими копытами добивали раненых, выпавших из седел. Гвалт и крики, стоны и мольба о помощи были слышны только на кипчакском наречии. Урусы с момента начала сшибки не проронили ни слова.