Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии - Михаил Майзульс

В истории со Стефатоном антииудейское послание вводится уже на уровне текста-морализации, а изображение лишь его визуализирует и развивает. Однако, как уже было сказано, во многих случаях мужчины с бородами и в юденхутах появлялись на иллюстрациях к комментариям, где ни об иудеях, ни о ветхозаветном законе не говорилось ни слова. Например, в Морализованной Библии, созданной в Англии в 1280–1295 гг., было сказано, что свара (rixa) между пастухами Авраама и пастухами Лота (Быт. 13:7) олицетворяет противостояние между «добрыми и злыми» (bonos et malos) (I.1.24)[119]. На миниатюре сверху мы видим пастухов, которые бьют друг друга палками. В сцене-морализации, которая расположена ниже, «добрые» изображены как монахи, а «злые» – как группа мирян в юденхутах (правда, на этом листе в таком же головном уборе предстает и праведный Авраам). Первый из них вдобавок держит кошель с деньгами – привычный символ алчности и (еврейского) ростовщичества. Хотя в комментарии ни слова не говорится ни о каких иноверцах, художник, стремясь представить противостояние добра и зла, изображает сцену, напоминающую религиозный диспут между христианскими монахами и иудеями.

I.1.24. Морализованная Библия. Англия. 1280–1295 гг.

London. British Library. Ms. Add. 18719. Fol. 6v

Такие изображения можно интерпретировать двумя способами. Первый подразумевает, что перед нами антиеврейский образ, который представляет сынов Израиля как архетип всех злодейств, эталон моральной слепоты и религиозной инаковости. Потому еретики, даже если они не имели никакого отношения к иудаизму, все равно нередко изображались как бородачи в юденхутах. Фигура иудея вбирает в себя все мыслимые грехи, даже те, что творят христиане. Тут действует простая логика: скажем, христианин, одержимый алчностью, или христианин, который дает деньги под проценты, тем самым уподобляет себя иудеям – «иудействует». Потому Бернард Клервоский использовал глагол judaizare в значении «давать деньги в рост»[120].

Однако возможна и другая трактовка: не зная, как на столь схематичном рисунке изобразить зло, слишком абстрактную моральную категорию, художник водрузил на головы злодеям «еврейские» шапки, которые олицетворяли враждебную инаковость в целом[121]. Этот образ не столько изобличал иудеев, сколько использовал их для обличения других «неверных» и любых пороков. На практике эти два объяснения без труда сходятся. Каковы бы ни были мотивы мастера (или скорее клирика, который его консультировал и направлял), изображая абстрактных злодеев как иудеев, он все равно транслировал и поддерживал юдофобские стереотипы и страхи.

Во многих случаях островерхая шапка позволяла показать не только статус персонажей на шкале веры-неверия или добра-зла, но и их религиозное преображение, не только статику, но и динамику. Например, в одной из Морализованных Библий эпизод, где старый слепой Товит радостно поспешил навстречу сыну Товии и его жене (Тов. 11:9), предстает как указание на то, что в конце времен «верные» (fideles) с огромной радостью обратятся в веру Христову. В круге с морализацией сам процесс обращения показан как постепенное избавление от юденхутов, т. е., видимо, от еврейства, или «неверия» в целом. Перед Христом собралась группа мужчин. Те, кто стоит дальше всех от него, одеты в высокие шапки. Один из тех, кто чуть поближе, начинает ее снимать, а следующий уже снял и держит в руке за лямки. У первых двух, которые уже опустились на колени перед Спасителем, головы не покрыты вовсе (I.1.25)[122].

I.1.25. Морализованная Библия. Париж. Ок. 1225 г.

Wien. Österreichische Nationalbibliothek. Cod. Vindobonensis 1179. Fol. 181v

Существуют свидетельства о том, что в позднее Средневековье еврейские шапки порой использовались как знак позора для неевреев не только в мире воображаемого, но и в реальности. Так, в Цюрихе и Констанце в них одевали христианских женщин, вступивших в связь с иудеями, в Зелигенштадте, недалеко от Гессена (1391 г.), – христиан-ростовщиков, а в венгерском городе Офен (1421 г.) – колдунов. Всех их проводили по церкви или по городу, надев на головы юденхуты – привычный маркер бесчестья[123].

Как мы видим, юденхут в католической иконографии не был зарезервирован за иудеями. В таких же головных уборах порой можно увидеть язычников, причем даже врагов избранного народа Израилева или Нового Израиля – Церкви[124]. Например, на иллюстрации в одной из рукописей «Зерцала человеческого спасения» Самсон побивает ослиной челюстью филистимлян (Суд. 15:15). Как ни странно, у одного из них на плече закреплен желтый щиток с изображением юденхута, который мы скорее ожидали бы увидеть у самого еврейского силача (I.1.26).

В ветхозаветной Книге Исход (7:8-13) рассказывается о том, как Моисей и его брат Аарон пытались убедить египетского фараона отпустить евреев из рабства. Для этого Господь повелел им испугать его чудом. «И бросил Аарон жезл свой пред фараоном и пред рабами его, и он сделался змеем. И призвал фараон мудрецов и чародеев; и эти волхвы Египетские сделали то же своими чарами: каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями, но жезл Ааронов поглотил их жезлы. Сердце фараоново ожесточилось, и он не послушал их, как и говорил Господь».

I.1.26. Зерцало человеческого спасения. Пфальц. XIV в.

München. Bayerische Staatsbibliothek. Ms. Clm 3003. Fol. 16v

Историк Сара Липтон обратила внимание на то, как эта история представлена в одной из Морализованных Библий (I.1.27)[125]. Как и в других рукописях этого типа, она разделена на два круга. Сверху Моисей и Аарон с непокрытыми головами стоят перед жрецами фараона. Они одеты в низкие шапки, похожие на один из вариантов юденхута. Снизу визуализируется комментарий. Он гласит, что Моисей и Аарон означают добрых прелатов. Разъясняя смысл Писания, они «пожирают» ложные словеса иудеев – как посох Аарона пожрал их посохи. Верхнее и нижнее изображения соотносятся друг с другом по диагонали: вместо Моисея и Аарона внизу изображена группа монахов с книгами, а вместо фараона и его магов – двое иудеев в высоких юденхутах. Выронив свиток (символ ветхозаветного закона), жертвенного агнца и нож, они отшатываются от Евангелия. Иначе говоря, для средневекового христианского комментатора язычники-египтяне символизируют современных евреев, а древние евреи – современных христиан.