Элмет - Фиона Мозли

Временами Папа также рыбачил. У него имелись удочки и снасти, но он говорил, что ловля на удочки отнимает слишком много времени, предпочитая ловить форель просто руками. Он знал подходящие для этого места.

Прайсам я сказал, что дробовиком Папа не пользуется потому, что привык охотиться с луком.

— Чушь несусветная, — сказал Том. — Никто не охотится с луком в этих местах. И я не верю, что кто-то способен подстрелить птицу из лука. Уж точно не летящую птицу, во всяком случае.

Кэти положила недощипанную утку на кусок брезента рядом с собой, запустила руку в правый карман своих джинсов и достала оттуда кожаный кисет. Двумя пальцами подхватила щепотку сухих табачных волокон и высыпала ее на согнутый желобком листок бумаги. Вложила туда фильтр, прежде чем свернуть сигарету и заклеить ее, проведя языком по всей длине. Чиркнула спичкой и, прикуривая, затянулась так сильно, что алый кончик сигареты заглотил пламя от спички. Струями выпустила дым из ноздрей и рта. И посмотрела на Прайсов.

Я еще раз пожал плечами:

— А вот Папа это делает. Иногда это удается и Кэти.

— Это, стало быть, Кэти? — спросил Том.

Она сидела в каких-то пяти шагах от него, но он задал вопрос мне, не глядя в ее сторону. Кэти сделала еще одну затяжку. Потом встала и приблизилась к нам. За пару последних месяцев она здорово вытянулась и еще не привыкла к своему новому росту, так что походка у нее была слегка вихляющей. Зато во всем прочем она оставалась очень прямолинейной — выбрав курс, уже с него не сворачивала.

— Я тоже охочусь, — сказала она. — И мне случалось попадать в летящих птиц из лука.

Том наконец-то повернулся к ней, явно начиная сердиться, что было странно, учитывая несущественность разногласия. Вероятно, он просто привык, что ему никто не возражает. Ни его младший брат, ни соученики, ни парни из секций регби и крикета, ни люди в его стрелковом клубе, ни даже его учителя. Вполне допускаю, что все они восхищались Томом. Его самоуверенностью. Его гонором. Своеобразным обаянием, которое окутывало его, подобно рою надоедливых слепней над головой. Должно быть, ему никогда не говорили, что он в чем-то не прав. И не похоже было, что когда-нибудь скажут. До конца его дней. Он всегда будет получать желаемое. Он всегда будет прав. Всегда будет первым в очереди. Думается, даже его отец, мистер Прайс, не очень-то ему перечил. А в тех случаях, когда это все же происходило, оба понимали, что всего лишь придерживаются установленного порядка вещей. Когда отец требовал от него объяснений по какому-либо поводу, осуждал его действия или советовал пересмотреть какое-то решение, это лишь укрепляло Тома в уверенности, что он занимает второе по значимости положение в этой вселенной, чтобы закономерно стать первым, когда придет его срок. В такие моменты отец ставил Тома Прайса на место, но ничего унизительного в этом не было.

Однако возражение со стороны Кэти, к которой он перед тем даже не обращался, вывело его из себя. Я видел это по его лицу. Он стиснул зубы и начал быстро моргать, как будто старался сморгнуть Кэти из своего поля зрения или сморгнуть неприятные мысли, проникшие в голову, когда ход беседы на минутку вышел из-под его контроля.

— Я к тому, что это кажется странным — да и вообще противоречит здравому смыслу, — когда ваш отец охотится с луком и стрелами, имея возможность делать это с ружьем. И не суть важно, есть у него дробовик двенадцатого калибра или нет — при желании раздобыть его нетрудно. Хоть какое-нибудь ружье приобрести можно всегда, вы согласны? Я просто не могу понять эту тягу к допотопным технологиям. Какой в этом прок?

— Ну а какой, по-твоему, прок во всем, что мы тут делаем? — сказала Кэти. — Мы могли бы жить в городе, где Папа нашел бы работу, могли бы покупать продукты в супермаркете, как делают все остальные. Ходить в школу, завести друзей и все такое. По идее, ты мог бы сразу спросить, почему мы ведем себя так, а не иначе.

Том рассмеялся. Я понял, что он так сделает, еще до первого смешка.

— Ты права, лучше сразу спросить об этом. И я спрашиваю: почему вы живете здесь, посреди нашего леса?

Кэти открыла было рот, но тут раздался голос младшего из братьев, Чарли, до той поры хранившего молчание.

— Том, — сказал он, — нам сейчас ни к чему эти разборки. Не будь идиотом.

Тома, похоже, сильно удивило вмешательство брата, но он ничего не сказал ему в ответ и не продолжил разговор с Кэти. Вместо этого он вновь обратился ко мне. Начал расспрашивать о роще. О том, какие тут виды деревьев, какого они возраста. Спросил, почему наш Папа выбрал именно это место. Спросил, сколько времени ушло на расчистку участка и на строительство дома. Спросил о нашей маме. Спросил, учились ли мы в школе. Спросил, как долго мы собираемся тут оставаться.

Я всячески уходил от прямых ответов, и под конец он снова начал раздражаться.

— Мне просто хочется узнать про вашу жизнь, и все. Признайтесь, это ведь необычно: поселиться в таком месте. И жить так, как живете вы.

Я огляделся по сторонам. Кэти уже вернулась к своей работе: ее пальцы ловко выдергивали утиные перья. Она как будто полностью сосредоточилась на этом занятии, ощипывая тушку с безмолвным фанатизмом средневекового флагелланта, бичующего собственную плоть. Но даже при возросшем темпе работы она не пускала кровь, повреждая утиную кожу. Она также не забывала смачивать птицу водой (правда, уже остывшей) и повторно проходить по уже выщипанным местам, удаляя пеньки и остаточный пух.

Я постарался наилучшим образом ответить этому долговязому умнику:

— Папа считает, что нам надо научиться выживать, располагая лишь тем, что мы сами можем изготовить или найти. Только и всего. Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое.

— То есть вы не хотите подружиться со мной и Чарли? Ты слышал это, Чарли?

Чарли был более сдержанным, чем его брат. Возможно, и более вдумчивым.

— Да, — промолвил он. — Очень жаль.

Том взглянул на брата, потом на Кэти и наконец на меня. Ему уже начал надоедать этот разговор, и он предложил нам вернуться в дом, где тем временем их отец общался с нашим. Том и Чарли тотчас направились в ту сторону, и я счел за лучшее поступить так же. Кэти шагала рядом со мной. Ощипанная утка, пухлая и гладкая, покачивалась в ее руке.

Вслед за рослыми братьями мы вошли в кухню. Напряжение внутри было велико. Папа и мистер Прайс сидели друг против друга за выскобленным столом. Мы вчетвером замялись у двери, однако беседа уже и так подошла к концу — оба со скрипом отодвинули назад стулья и встали лицом к лицу. Папа был настоящим гигантом, на добрый фут возвышаясь над Прайсом, который, однако, не выглядел подавленным.

Прайс протянул Папе правую руку:

— Надеюсь, ты подумаешь над моими словами, Джон.

Несколько секунд Папа не реагировал, прижимая обе руки к бокам, но затем все же ответил на рукопожатие. Лицо его было бесстрастным.

Прайсы покинули дом и двинулись к своему «лендроверу». Папа приблизил лицо к мутноватому кухонному окну, наблюдая за их отъездом. Он продолжал следить за движением машины по грунтовке до поворота и далее, пока она совсем не скрылась из виду.