Дети грозы. Книга 3. Зови меня Смерть - Мика Ртуть

Она не успела додумать эту несомненно важную, но непередаваемо тягучую мысль. Потому что прямо в ухо вонзился отвратительно пронзительный звон, словно на каменный пол упало разом полсотни тарелок.

— Проклятье… чтоб ты сдох… — пробормотал кто-то, лежащий под Шу. Кажется, Роне. И попросил: — Тихо, вас тут нет.

Сама не понимая, как ей это удалось, Шу пошевелилась, выпуская Роне, но оставаясь в объятиях Дайма. И тем более не понимая, как это удается Дайму, влила свои потоки в поставленный им щит. Наверное, непроницаемый с другой стороны, ей-то все было отлично видно.

Медные кастрюли продолжали надрываться, но Роне не особо торопился. То есть, наверное, торопился, но все равно ему пришлось не только одеться, но и каким-то непостижимым образом изменить эмоциональный фон. Словно он поверх счастья и неги накинул плащ, сотканный из деловито-озабоченной хмари. И только тогда активировал артефакт связи.

— Где тебя носит, дубина?! — тут же послышалось из туманного облака.

Шу непроизвольно вздрогнула, такой тяжелой, опасной тьмой повеяло от этого голоса.

— Куда вы послали, там и носит, учитель, — ответил Роне, склоняясь перед проекцией щуплого лысого старикашки с жидкой раздвоенной бороденкой и узкими глазами.

— И чем это ты занимаешься?.. — Старикашка принюхался, узкие глаза сверкнули мертвенно-синим пламенем.

— Слушаю вас, учитель! — тоном придворного лизоблюда отозвался Роне.

— Нахал и тупица, — выплюнул старикашка, и от брызг его слюны камзол на Роне задымился, отчетливо запахло кислотой. — Из-за тебя я выгляжу полным идиотом. Какого екая ты не доложил о смерти Саламандры? Мне пришлось выдумывать Мертвый знает что прямо на внеочередном заседании! Дубина!

— Простите, учитель, — еще ниже склонил голову Роне, — я послал вам письменный отчет. Моя вина, не учел силы аномалии. Видимо, отчет затерялся.

— Почему-то отчет Дюбрайна не затерялся, а попал прямиком на стол к Светлейшему. Или твой отчет попал туда же, а, дубина?

Темнейший прищурился, и воздух наполнился гнилостными болотными запахами, от которых Шу чуть не раскашлялась. А Темнейший, наоборот, скрипуче засмеялся и кинул в Роне чем-то мокрым и шевелящимся, что Роне перехватил в полете и заставил зависнуть прямо перед собой. Кажется, это была живая гадюка.

— Единственное, что я слал Светлейшему, было письмо от его императорского высочества с требованием замены Саламандре. Видят Двуединые.

На этих словах гадюка зашипела и растаяла туманом, после чего Роне с омерзением вытер ладонь о камзол.

— Ну-ну, — еще более гадостно ухмыльнулся Темнейший. — Изворачивайся, да не поскользнись. По требованию высочества Конвент вызывает тебя в Метрополию. Дай-ка припомню… м… что-то про упырей, опасность августейшему здоровью… и еще кое-что любопытное… что ты опять прощелкал, баклан!

— Моей вины в этом нет, учитель.

В следующий миг Шу чуть не заорала от страха, потому что мерзкий старикашка вдруг вырос, заслонив собой звезды, и зашипел, словно демон Ургаша:

— У тебя осталось шесть дней, чтобы добыть мне девчонку и Линзу. Шесть! Тупиц-ц-ц-ца…

И всего на мгновение Шу увидела, как то же самое происходит с Роне — он вырастает, за его спиной разворачиваются черные шипастые крылья, взмахивают лапы с кривыми когтями-лезвиями, из зубастой пасти вырывается пламя…

Ужас и шипение прекратились в один миг. Со вспышкой огня, сжегшей артефакт связи. И громким, от всего сердца:

— Чтоб ты провалился, шисов дысс!

Добавив еще несколько коротких экспрессивных выражений, Роне обернулся к Шу и Дайму, несколько мгновений шарил взглядом по «пустой» поляне, пока Дайм не вспомнил, что маскировочные чары надо бы снять.

— Вызов в Конвент, мой темный шер, это крайне плохо, — сказал Дайм, поднимаясь и подавая Шу руку.

Они оба снова были одеты, от счастья и неги не осталось и следа. Да что там, от нежного, искреннего Роне, с которым Шу только что занималась любовью, тоже. Перед ней стоял незнакомец, пять десятков лет служивший вот этому кошмарному старику. Обещавший добыть ему «девчонку и Линзу». И ее снова тошнило от одного только его вида, словно она опять дышала болотными газами. А может быть, она просто увидела наяву чудовище из сна. То самое чудовище, которое сожгло заживо ее мать, королеву Зефриду.

— Значит, девчонка и Линза, — повторила вслух Шу, пытаясь хоть как-то отогнать кошмарный образ.

— Да. Девчонка, которую я прятал от него почти четырнадцать лет и скорее сдохну, чем отдам сейчас, — твердо сказал Бастерхази. Никаких крыльев, когтей и пламени из пасти у него, разумеется, не было. Выглядел он как обычно, разве что усталым и потрепанным. — У нас всего пять дней, чтобы инициировать Линзу и провести ритуал единения.

Выдохнув и постаравшись унять тошноту и страх, Шу кивнула. Ей ни за что не хотелось признаваться себе, что она рада — то, что они сделали сегодня, не было ритуалом единения. Потому что тогда… а что тогда? Проклятье, ей надо понять, что с ней будет после ритуала.

— Мы успеем, Роне. Только не сегодня, прошу.

— Дайм поможет тебе избавиться от яда, — с грустью кивнул Бастерхази, явно ощутивший все ее чувства и мысли.

— Яда? Какого яда?..

— Паучьего, — скривился Бастерхази. — Он отравляет все, на что посмотрит.

Он перевел взгляд на дырки, прожженные в его камзоле плевками Паука и до сих пор дымящиеся. Шу передернулась от омерзения, словно это ее плоть разъедала кислота, но потянулась к Бастерхази — залечить его раны.

— Он такой всегда? — спросила она, касаясь его плеча и стараясь не отводить взгляда. — Как тебе удалось прожить рядом с ним столько времени и не сойти с ума?

— Удалось ли, — побормотал Дайм, кладя свою ладонь поверх руки Шу. — Мне не нравятся его намеки. И я не уверен, что Паук нас не почуял.

— Даже если почуял, это ничего не меняет. Пока Светлейший не отменил запрета шерам-зеро появляться в Валанте, мы в относительной безопасности. И у нас шесть дней. То есть — максимум пять.

С последними словами Роне опять раздался какой-то странный посторонний звук.

— И если не ошибаюсь, мой августейший брат желает меня видеть прямо сейчас. Проклятье. — Дайм вынул из кармана нечто, похожее на карманное зеркальце с крышкой. Нечто вспыхивало зелеными всполохами, а выгравированный на крышке кугуар разевал пасть и тихо, но грозно рычал. — И тебя тоже.

— Проклятье, — отозвался Роне, вынимая из кармана такой же артефакт, даже вспыхивающий одновременно с артефактом Дайма.

— Отвечай первым, мне отбрехаться проще, — велел Дайм, с отвращением сунув гудящий и рычащий артефакт обратно в карман.

— До завтра, моя Гроза, — кивнул Шуалейде Бастерхази, окутался чернильной тьмой с огненными прожилками, отвратительно похожей на крылья демона, и шагнул в разверзшуюся перед ним пустоту.