Сегодня мы живы - Эмманюэль Пиротт

Дэн слегка расслабился, облокотился на стеллаж и без всякой задней мысли произнес, глядя в затылок Матиасу:

– Стоило бы распространить эту информацию, тогда не придется выяснять у каждого встречного-поперечного, на ком женат Микки-Маус!

– Ну, стриптиз на блокпостах при десяти градусах мороза тоже вряд ли поможет выиграть время.

«А ведь канадец прав. И шутки у него точно не как у фрицев», – подумал Дэн, не слишком сведущий в юморе германцев. Он вообще знал о немцах немного: они жестоки, носят каски другой формы и не говорят, а лают.

Матиас взял кухонное полотенце, вытер лицо, смочил волосы и зачесал их назад, потом надел куртку, взял нож и сунул его в чехол у пояса. Двигался он плавно и ритмично – не по-немецки, а как индеец-ирокез, что не делало его милее сердцу Дэна.

Рене в подвале не было. Она сказала, что пойдет играть во дворе с Филибером, и никто из взрослых не подумал возразить. Девочка вышла наружу, несмотря на запрет, и Матиас разозлился. Она впервые ослушалась его и была точно не во дворе, иначе он услышал бы голоса, когда брился на кухне. Матиас обошел ферму, заглянул в стойла, пекарню, амбар, но детей нигде не оказалось. Он вернулся в хлев, пробрался вглубь, заметил маленькую дверцу, нажал плечом и услышал ржание. Рене и Филибер стояли рядом с тягловой лошадью и радостно улыбались. Матиас почувствовал облегчение, но рявкнул на девочку:

– Тебе было сказано «не высовывай носа»!

Он перевел взгляд на Филибера – тот совсем не испугался и продолжал улыбаться так открыто и мирно, что Матиас остыл.

– Знаю, – ответила Рене, – но ты только посмотри!

Она махнула ладошкой, и Матиас наконец взглянул на коня: тот был огромен, красив и полон чувства собственного достоинства.

– Это Соломон, – пояснил Филибер. – Жюль его прячет. Как сокровище. Потому что он и есть сокровище. Верно, Дядюшка? Соломон грустит, потому что его друг умер.

– Та лошадь, во дворе, – уточнила Рене.

Филибер кивнул и погладил коня по голове. Рене хотела повторить его жест, но не достала, и тогда Матиас подхватил ее на руки. Девочка коснулась пальцами бархатной кожи у дымящихся ноздрей, поцеловала Соломона и что-то ласково прошептала ему на ухо. Ею овладел экстатический восторг, на ресницах дрожали слезы. Мужчины молча наблюдали за ней.

– Он объезжен? – спросил Матиас.

– Жюль часто его седлает, и Жанна тоже. А мне боязно.

– А мне нет! – похвасталась Рене.

Матиас взглянул на Филибера:

– Давай, все будет хорошо, он смирный.

Матиас усадил девочку на спину громадного жеребца, и она, млея от счастья, наклонилась к его холке. Возможно, им повезло – верхом на Соломоне они быстро окажутся на Севере. Если Жюль согласится отдать коня, помощь Филибера не понадобится. Идея воодушевила Матиаса. Он был прекрасным наездником – все люди Скорцени умели ездить верхом, прыгали с парашютом и пилотировали самолет. Он кивком дал понять, что пора возвращаться в подвал, и девочка нехотя подчинилась.

Дело было за малым – уговорить фермера расстаться с «сокровищем». Трудная задачка.

Матиас застал супругов Паке за напряженной беседой, но все-таки подошел и попросил Жюля уделить ему несколько минут. Не слишком довольная Берта оставила мужчин одних. Выслушав план Матиаса, он несколько секунд молча смотрел на него.

– Сын наболтал мне кое-что странное на ваш счет…

– Неужели? И чем он вас так удивил?

– Вы вроде как бормотали во сне… по-немецки.

– Я знаю много языков, но на этом не говорю, – мгновенно и очень спокойно отреагировал Матиас.

Ответный взгляд Жюля был непроницаем.

– Мальчишка совсем ошалел от разговоров о войне, шпионах и диверсантах, вот и придумывает невесть что, – наконец сказал он и придвинулся ближе к Матиасу. – А насчет коня – считайте, что договорились. Так и правда будет быстрее.

– Спасибо.

Жюль кивнул и встал, показывая, что разговор окончен, но спохватился и продолжил, перейдя на шепот:

– Вот еще что…

– Да?

– Соломон вообще-то не откликается на это имя. Все зовут его Дядюшкой.

– Учту. Можете за него не беспокоиться.

Матиас вернулся в подвал, где Пайк и Макс пытались оживить рацию. Некоторые солдаты считали, что с фермы пора уходить, но лейтенант не соглашался. Сначала нужно связаться с союзниками и прояснить ситуацию. У Макса и радиста Дуайера – явно не семи пядей во лбу! – получалось плохо. Немец легко мог все починить, это тоже умел каждый диверсант, но не был уверен, стоит ли помогать американцам. Если рация заработает, янки снимутся с места, а ему придется оставить Рене на ферме и идти с ними. Кроме того, здесь могут появиться другие солдаты, а это дополнительный риск быть раскрытым. Матиас не стал предлагать свои услуги Пайку, сочувственно пожал плечами и ушел к гражданским, оставив американцев колдовать над сломанным аппаратом. В подвале он столкнулся с раскрасневшейся, растрепанной Жанной. Молодая женщина взяла его под руку, обдав волной терпкого аромата.

– Поможете мне с молоком? В хлеву ждут три бидона.

Она доила коров, вот почему от нее так пахло. Теплое молоко и женский пот. Жанна убрала с лица волосы, вытерла нос тыльной стороной ладони, и Матиас заметил влажное пятно под мышкой. Погода стояла морозная, а она вспотела, как в июле, хотя была в тонком шерстяном платье. Матиас пошел за ней, как бычок на веревочке, не обращая внимания на окружающих.

Рене перехватила злобный взгляд Дэна. Ее солдату не стоило бы ходить с Жанной, но как этому помешать? Интересно, что он будет с ней делать? Целовать в губы, как пить дать. Девочка видела фотографию в журнале, когда жила в доме Марселя. Его мать любила читать книги с фотографиями киноактеров и красивых актрис. На некоторых снимках они стояли обнявшись и смотрели друг на друга так, словно прощались навек. А на одной фотографии мужчина целовал женщину с закрытыми глазами. Оба очень красивые, с блестящими волосами, роскошно одетые, у актрисы большой, изящно очерченный рот, белая кожа и длинные темные ресницы. Рене не могла не признать, что Жанна очень хороша, даже без грима и роскошного платья. И рот у нее правильно очерчен, потому Матиас и хочет прижаться к нему губами. Они не могут принадлежать Рене. Пока. Когда она вырастет, выйдет за него замуж. Они будут как кинозвезды, и их идеальные губы сольются в идеальном поцелуе.

Луиза предложила Рене поиграть в доктора. Роли распределились как обычно: Рене – врач, Луиза – медсестра. Больной назначили Мишлин – надо же использовать ее прострацию и слабость. На всякий случай девочки поинтересовались мнением «пациентки», но она не ответила, и Рене приступила к «осмотру» – для начала выслушала Мишлин консервной банкой, изображавшей стетоскоп.

– Дышите очень глубоко, мадам! – строго велела она.